В их числе был и Пегилен, пришедший в негодование от вердикта короля, но сумевший скрыть свои чувства лучше других.
Скажем в скобках, что де Лозен, которому посулили герцогский титул и два миллиона ливров по брачному контракту, в первую очередь намеревался свалить талантливого министра, одержавшего к тому же победу над ним в поединке. Как мы видим, он прилагал к этому определённые усилия уже и теперь, но безуспешно…
– Ну и какие же части, на ваш взгляд, лучше всех проявили себя в эти дни? – задал вопрос король.
– Тут не может быть двух мнений, государь, – без запинки рапортовал Лувуа, победоносно посматривая на застывшего в ожидании Пегилена, – во время штурма блистали королевские мушкетёры…
Гул пробежал среди толпы придворных, никак не ожидавших подобного ответа от извечного противника де Лозена. Сам барон недоверчиво уставился на Лувуа, который, вдоволь насладившись всеобщим недоумением, твёрдо заключил:
– То были мушкетёры роты господина д’Артаньяна.
Красивым жестом военный министр указал на лейтенанта, отвесившего Лувуа вежливый поклон. Мадемуазель де Бальвур, к которой в эти мгновения были прикованы взоры всего общества, в том числе и короля, неожиданно для всех сделала реверанс, чем вызвала искреннее веселье и умиление среди дам и кавалеров.
– Прелестная девушка, – заметил король.
– И так хорошо подходит господину д’Артаньяну, – поспешила заметить принцесса, перехватившая чересчур пристальный взгляд Людовика, устремлённый на Кристину.
– Вы полагаете? – рассеянно молвил король. – Что ж, возможно. Возможно…
L. «Да здравствует д’Артаньян!»
Первым по-настоящему крупным укреплением, выросшим на пути триумфального шествия французской армии, был Шарлеруа – город на реке Самбр, притоке Мааса. Как нам известно, это была одна из тех крепостей, которые Совет Кастилии успел усилить заранее по распоряжению Арамиса. Но французские военачальники, да и простые солдаты, казалось, не видели никаких различий между этим стратегическим центром провинции Геннегау и теми мелкими фортами, которыми им удалось уже овладеть ранее. Это понятно: боевой дух, взращённый гением Лувуа и Тюренна, укреплённый немыслимой отвагой д’Артаньяна, Дюра и Гиша, да к тому же вдохновлённый видом самого Людовика XIV на передовой, взмыл под самые облака. Вот почему вид мощных стен Шарлеруа, наполовину скрытых низко висящими облаками, не обескуражил, а ещё подхлестнул решимость завоевателей: в кратчайшие сроки, едва ли не быстрее, чем это было во Фрисландии, где «груды торфа и глины таяли, как масло на сковородках голландских хозяек», город был опоясан земляными укреплениями. Как только завершилось рытьё траншей, батареи с оглушительным рёвом изрыгнули из жерл смертоносное пламя…
Обстрел крепости вёлся почти без перерыва в течение пяти дней: кольцо дыма, сжимавшееся вокруг бастионов, эскарпов и контрэскарпов казалось уже дополнительным заграждением из-за своей едкой плотности. На шестой день взору стороннего наблюдателя, волею случая оказавшегося в гуще событий, могла открыться следующая картина: гвардейцы де Варда и д’Юмьера расположились по склонам двух возвышенностей, а внизу, за рекой, четыре ряда пушек поддерживали ожесточённую атаку пехоты.
Король наконец положил в футляр подзорную трубу и возобновил прерванный разговор с де Лозеном:
– Меня что-то настораживает упорное сопротивление испанцев. Мало того, что их гарнизон каким-то чудом оказался вдвое больше обычного, так у них и боеприпасов, кажется, хватит на пять крепостей.
– Я убеждён, что город падёт завтра, ваше величество, – уверенно произнёс Пегилен.
– Ты, однако, говорил то же самое и вчера, капитан, но, несмотря ни на что, противник не спешит вывесить белый флаг. Тебе известно, что сообщил пойманный шпион?
– То, что они собираются атаковать сегодня ночью?
– Уже не будут: испанцы вовсе не идиоты и, конечно, увидели, что мы начеку. Их план провалился, но знаешь, барон, лазутчик порассказал множество других занятных вещей.
– Позволено ли мне будет узнать, что именно?
– Знаешь ли ты, кто покинул Шарлеруа всего за день до начала осады?
– Быть может, Божья благодать? – предположил капитан мушкетёров.
– Не забывайтесь, де Лозен, – строго сказал Людовик.
– Прошу прощения, – смутился Пегилен.
– Не Божья благодать гостила в городе неделю назад, а господин д’Аламеда… тот самый, которого ты, барон, столь неудачно пытался спровадить на тот свет.
Пегилен стиснул зубы и промолчал: ему нечего было ответить на справедливый упрёк короля. Лицо его побледнело и покрылось испариной, невзирая на пронзительный ветер.
– Тебе так и не удалось выяснить причины провала покушения? – небрежно осведомился король.
– Не иначе как сам дьявол стал его приспешником в этом деле, – через силу выдавил барон, – вчера прибыл мой человек из Бретани и сообщил: моему человеку – хозяину гостиницы – не известна судьба той дюжины негодяев, которых он нанял для… объяснения с его светлостью.
– Вот как? – с оттенком презрения откликнулся король.
– Именно, государь, – судорожно кивнул Пегилен, – даже Дюпре… тот смерд, с которым сговаривался Гобер… главарь шайки, не давал знать о себе.
– А ведь ты уверял, что дело сделано, – как бы невзначай обронил монарх.
– В этом нет моей вины, ваше величество, – горячо запротестовал Лозен, – эти канальи убедили Гобера, а тот – меня, что герцог д’Аламеда был расстрелян по дороге в Бейнасис. С тех пор от них не было больше никаких вестей…
– Бейнасис… – задумчиво прошептал король, – судя по всему, это последнее поместье, которое посетил Арамис…
– То поместье, что ваше величество пожаловали графу д’Артаньяну, – ядовито заметил де Лозен.
– Я помню, – холодно ответил Людовик так, что далеко не впечатлительного придворного бросило в дрожь, вызванную не только погодой.
С многозначительной усмешкой он продолжал:
– Ты, видно, склонен полагать, что стены Бейнасиса сохранили испанского посла от твоих людей, да, Пегилен? Но не находишь ли ты, что досточтимый герцог скопил уже лет эдак сорок или пятьдесят лишних, чтобы повторить в одиночку подвиг бастиона Сен-Жерве?
– Он мог быть и не один, – в отчаянии бросил капитан.
– В карете-то он ехал один, – неумолимо сказал король, – а в Бейнасисе… не д’Артаньян же, в самом деле, выкроил время по пути из Англии, чтобы спасти герцога. Ну, подумай сам!
Капитан мушкетёров был вынужден признать очевидную нелепость такого предположения, хотя именно сейчас и он сам, и король были как никогда близки к истине.
– В любом случае, – продолжал Людовик, – теперь нам доподлинно известно, что господин д’Аламеда жив, чувствует себя так хорошо, как это только возможно в условиях беспрестанных поражений, и готов сопротивляться до последнего вздоха. За всё это я, сам понимаешь, должен благодарить тебя, Пегилен.
