– Снова вы об этом! У вас действительно нет сердца, Маликорн. Луиза отвергнута, она страдает. Как я могу не посочувствовать ей?
– Превосходное слово «сочувствие»! А главное – насколько меткое: не в бровь, а в глаз. Итак, мадемуазель де Монтале, всемогущая фрейлина принцессы, отправляется излить бальзам живительного сочувствия на сердечные раны несчастной, беспомощной госпожи де Ла Бом Ле Блан де Лавальер, герцогини де Вожур. Очень уместно, трогательнейшая история…
– Не будьте злым, господин де Маликорн, – приложив пальчик к его губам и умильно глядя ему в глаза, проворковала Монтале, – вы знаете, что я не могу долго спорить с вами.
– Что-то вы против обыкновения покладисты, – буркнул взволнованный Маликорн.
– Как же иначе? Ведь вы сами сказали, что я люблю вас именно таким.
– Ага, да это лишь затишье перед бурей, – пробормотал он.
– Луизы нет сейчас в зале, и, если я пройду к ней, никто этого не заметит…
– Вот оно что!
– Вам не придётся долго ждать меня, обещаю.
– Боже мой! – устало произнёс молодой человек, воздев руки к небу.
– Спасибо, господин де Маликорн! – воскликнула, удаляясь, Монтале.
– Надеюсь, никто не уличит её в дружеской привязанности к Лавальер, – задумчиво сказал Маликорн. – Если эта дружба прежде сулила шпагу коннетабля, то сегодня вполне сойдёт за оскорбление величества…
И, вздохнув, отправился разыскивать Маникана. Он нашёл его в обществе де Гиша и Фронтенака. Лица друзей были исполнены такого возбуждения, что Маликорн немедленно догадался: речь шла либо о женщинах, либо о политике. Здесь и впрямь обсуждались пресловутые переговоры с испанцами:
– Что бы ни говорили злые языки, я целиком разделяю позицию маршала д’Артаньяна, – горячился Фронтенак.
– Насколько я знаю, господин маршал настаивал на морском союзе с Англией и договоре о нейтралитете с Мадридом, – уточнил де Гиш.
– Именно так, граф.
– Это весьма разумно: ведь ни к чему вести войну сразу на двух фронтах.
– Однако теперь существует реальная угроза такой войны.
– Вот как! Договор не был подписан?
– Об этом я, как и все, знаю немного: посол почти не покидал кабинета Кольбера вплоть до отъезда. Известно лишь, что король отказался скрепить подписью уже составленный трактат.
– Видимо, на то были веские основания. Наверняка испанцы поставили условия, несовместимые с нашей честью.
– Такое и вправду могло случиться, дорогой граф. Но есть причины полагать, что дело не только в этом.
– Неужели? Что же это за причины?
– Если бы у посла были непомерные запросы, договор вовсе не дошёл бы до его величества.
– Это правда.
– К тому же министр с тех пор стал ещё более хмурым и, если это только возможно, – более чёрным.
– Вы говорите о господине Кольбере?
– Да, граф.
– Действительно, трудно представить, чтобы Кольбер огорчался из-за отказа от унизительных условий.
– Вот потому и ходят всякие слухи, – подхватил Фронтенак.
– Слухи? – вмешался Маникан. – Так, так… Дворцовые сплетни, господин маркиз, не так ли?
– Не совсем, – улыбнулся Фронтенак. – Просто с некоторого времени все упорно говорят о войне…
– В этом нет, однако, ничего удивительного, – развёл руками Маникан.
– О войне с Испанией.
– Бог мой, но с какой же стати?
– Пока не знаю.
– Скажите, маркиз, – осведомился де Гиш, – ведь эти слухи стали распространяться после отъезда посла?
– Примерно тогда.
– А этот посол был помимо всего прочего…
– Монахом-иезуитом.
– Вот и вся разгадка, – пожал плечами Гиш.
– Вы полагаете? – изумился Фронтенак, переглядываясь с Маниканом.
– Ну, конечно. Король обидел орден, а во дворце немало иезуитов. Отсюда и угрозы, и слухи о войне.
– Чёрт возьми! – выдохнул поражённый Фронтенак. – Я бы ни за что до такого не додумался. Когда же научусь я распутывать эти клубки?
– Для этого вам надо бы пожить с полгода в Сен-Клу, – вежливо заметил Гиш.
– Вы правы, граф, вы правы. Но позвольте мне уйти: я хочу поделиться этими соображениями с главным ловчим.
– Пожалуйста, господин маркиз, – поклонился де Гиш, и только тут заметил Маликорна, скромно стоявшего в стороне. – О, господин де Маликорн, вы, я вижу, тоже не рады посещению Версаля?
– Не очень, граф. Я нахожу, что двор много потерял с отъездом принца.
– Разумеется, здесь теперь не хватает нас, – важно заявил Маникан, выпятив грудь и подняв тем самым кружевное облако своего жабо едва не до бровей.
– Всё же сейчас мы здесь, – сказал граф. – Постараемся же хорошо провести время.
И он удалился, оставив приятелей вдвоём. Взглянув друг на друга, они одновременно спросили:
– Вы слышали новость?
И оба, сражённые совпадением, замолкли. Затем Маликорн молвил:
– Что ж, говорите первым, милый друг.
– Охотно. Король сегодня назначил нового капитана мушкетёров.
– Это пустяки.
– Пустяки, вот как! Вы, замечу, непомерно взыскательны по части сообщений, друг мой. И вам даже не интересно узнать, кто он?
– Совершенно неинтересно.
– Нет, позвольте! Это господин де Лозен.
– Чего ещё было ожидать? Вместо одного храброго гасконца король поставил другого – чуть менее храброго, зато куда более гасконца. Повторяю: это пустяки, дорогой друг!
– Послушаем вашу новость.
– Вот она: король сделал Луизу де Лавальер герцогиней, да ещё и признал её дочь.
– Восхитительно! Это значит, что ваша протеже снова на коне?
– Ничуть. Говорят, её со дня на день отлучат от двора.
– Бедняжка Луиза! Бедный Маликорн! Вот и плакали ваши двадцать пистолей. Радуйтесь, что, по крайней мере, мадемуазель Монтале не доставляет вам хлопот.
– О, не говорите так, друг мой.
– Что я слышу? Вы несчастны?
– Напротив, я очень счастлив. Но именно счастье, оказывается, самое хлопотное из дел.
VI. Утренний туалет Людовика XIV
Утренний туалет Людовика XIV являл собой торжественный церемониал, подчинённый строжайшим правилам дворцового этикета. Присутствовать при этом священнодействии было высочайшей милостью, которой удостаивались немногие. «Избранники рая», как называли при дворе этих счастливцев, в большинстве своём были определены раз навсегда не столько заслугами, сколько правом рождения.
