– Монсеньёр… – поражённо выдохнул герцог.
– Молчать! И выбросьте из головы эту идиотскую затею о священной мести за дона Диего. Разрази вас гром, разве он был убит не по всем правилам дуэли? Д’Артаньян знает толк в чести, и мне самому доподлинно известны обстоятельства данного поединка. Ваш родственник был честнее вас, ибо дрался сам: не пожелал сдаться в плен, сражался и погиб, как подобает солдату. А теперь поглядите, к чему привело ваше маниакальное стремление расквитаться: уже второй Трасмиера сражён рукой французского офицера, и всё потому, что сам с редкостно тупым упорством лез на рожон. Второй Трасмиера, вдумайтесь в это, а с ним – десяток крепких солдат. Матерь Божья, на что это похоже?! Знаете что, герцог, если вы очень любите позориться, то, уверяю вас, вашего полководческого «таланта» вполне довольно для того, чтобы удовлетворять порочную потребность в самоуничижении. И нечего ради того, чтоб лишний раз побыть всеобщим посмешищем, посылать на верную смерть цвет кастильского дворянства! Воюйте лучше с итальянскими рыбаками – над ними вы хоть изредка одерживаете победы.
Мститель, надо же! Я повидал на своём веку мстителей посерьёзнее, но и они – вы слышите? – не могли совладать с отцом д’Артаньяна, хотя на их стороне были войска, народ и такой военный гений, который и присниться вам не может…
Как всегда, с воспоминанием о Мордаунте злость исказила правильные черты лица прелата, но, мгновенно овладев собой, он продолжал:
– Ещё запомните: д’Артаньян – не-при-кос-но-ве-нен! Для вас и для всех остальных в этой стране. Этот юноша находится под моей личной защитой, и тот, кто тронет его, умрёт очень плохо. Упаси вас Бог коснуться хоть волоса на его голове: сделаете это – и никто на свете никогда больше не увидит герцога Аркосского. Вы следите за моей мыслью, ваша светлость?
– Да, монсеньёр, – еле ворочая языком, ответил скованный ужасом герцог, – это больше не повторится.
– Я и сам так думаю, – с невыразимым презрением кивнул Арамис, – ступайте!
С трудом поднявшись на дрожащих ногах, герцог отвесил неловкий поклон и, сутулясь, побрел к выходу. У дверей его настиг властный голос генерала иезуитов:
– Ваш патент аннулирован. Вы отстранены от командования и дальнейшего участия в военных действиях и манёврах. Возвращайтесь в Неаполь, на ваше место будет назначен генерал де Ла Фуэнте.
Герцог остановился, будто споткнувшись, хотел было возразить, тут же спохватился и безропотно вышел из кабинета. Через пять минут ржание лошадей и цокот копыт возвестили о его отъезде.
Когда стих шум кавалькады, Арамис обернулся к монаху. Тот уже «проснулся» и ждал слов начальника.
– Он более не опасен, – пожал плечами Арамис.
– Согласен с вами, монсеньёр, – откликнулся отец д’Олива.
– На каком же основании?
– Это просто: ему, как вице-королю Неаполя, всё ещё есть что терять.
– Верно, преподобный отец, – кивнул герцог д’Аламеда, поразмыслив, – зато нам с вами терять нечего.
– Приступаем? – оживился иезуит.
– Да, – подтвердил генерал, – дайте знать отцу д’Аррасу, а я займусь остальным.
– Слава Богу, – с чувством произнёс отец д’Олива, – Испания будет спасена.
– Не тешьтесь напрасными иллюзиями, преподобный отец, – прервал его Арамис, – испанцам предстоит-таки испытать некоторую чесотку своего самолюбия, зато Людовик Четырнадцатый потерпит сокрушительное поражение в веках. Трофейный французский фрегат прибыл с Сан-Доминго?
– Да, «Кастор» сейчас ремонтируется в Ла-Корунье.
– Распорядитесь от моего имени ускорить ремонт и с надёжным сопровождением отправить его в Барселону. Гм-м, так корабль называется «Кастор»? – улыбнулся Арамис собственным мыслям. – Забавно… клянусь честью, забавно!
II. Лилльский кошмар
Согласно всем предпосылкам географии и законам стратегии, война во Фландрии обречена была обрести своё завершение под стенами Лилля. Город, в котором некогда жил палач, заклеймивший, а затем обезглавивший миледи, должен был стать конечной целью французского нашествия. Он ею и стал: в начале августа французы осадили Лилль, опоясав его траншеями и развевающимися знамёнами. Однако зрелище, представшее перед искушённым взором полководцев, заставило нахмуриться самых стойких из них: оказалось, город являл собою совершенно неприступную цитадель. Двадцать семь бастионов и сложнейшая система укреплений указывали на то, что все предыдущие осады были всего лишь репетициями перед этим испытанием. Недаром же маркиз дю Плесси обеспокоенно сказал, обращаясь к лейтенанту мушкетёров, который искренне привязался к этому молодому и удачливому полководцу:
– Дорогой граф, не кажется ли вам, что летняя кампания, вполне вероятно, вскоре перерастёт в осеннюю?
– Даже если и так, господин маршал, – ровным голосом ответил д’Артаньян, – то она продлится недолго – от силы неделю.
– Ваши бы слова да Богу – или хотя бы дьяволу – в уши. Чёрт побери, по моим сведениям, у лилльского губернатора де Брюэ сотня пушек, двухтысячный гарнизон да ещё тьма ирландских и неаполитанских наёмников. Боеприпасов и продовольствия в городе хватит месяцев на десять, – угрюмо рассказывал дю Плесси, рассматривая в зрительную трубу мощные, монолитные оборонительные сооружения Лилля.
Вдруг он негромко вскрикнул и, отняв трубу от глаза, нервным жестом передал её д’Артаньяну:
– Взгляните, граф, – срывающимся голосом молвил он, – полюбуйтесь на центральную батарею.
Последовав совету маршала, молодой гасконец посуровел: из пространства между внушительными зубцами крепостной стены на него, как око преисподней, уставилось жерло огромной пушки. Опытный взор юноши мгновенно оценил опасность:
– «Королевские кулеврины», – заметил он, – те же, что были в Куртре. Тут их не менее дюжины, тогда как в прошлый раз было всего две.
– Но не забывайте, что при осаде Куртре мы сами располагали шестёркой подобных орудий, в то время как теперь у нас под рукой нет ни одного, – резонно заметил слегка побледневший маркиз.
– Значит, на тяжёлую артиллерию в ближайшие дни рассчитывать не следует? – уточнил д’Артаньян.
– Нет, друг мой, и можете поблагодарить за это милейшего де Варда, из-за поразительной глупости которого «королевские кулеврины» надёжно завязли во фламандских болотах. Ещё неизвестно, удастся ли их вытащить оттуда вообще, – с неожиданной яростью в голосе заключил маркиз.
– Дело осложняется, – прошептал мушкетёр, но дю Плесси, обладатель острого слуха, уловил это.
– Дело плохо, любезный граф, просто плохо, – процедил он, – вот и закончилась череда наших «лёгких, а потому бесславных побед», как пишут умники из «Газеты».
Вдруг, быстро повернувшись к нему, с надеждою сказал:
– О вас ходят удивительные слухи, господин д’Артаньян: будто нет такой области человеческих познаний, в которой вы не дали бы сотни очков вперёд любому учёному.
