– Капитанский мундир будет ему к лицу.
– Ну, с этим не станет спорить никто, хоть раз видевший в нём маршала, – поддержал его Кольбер, радуясь реакции Лувуа на его сообщение. – Так что же?
– Что, монсеньёр? – переспросил молодой человек.
– Вы согласны, что нарушать душевное равновесие короля в момент принятия им таких судьбоносных решений было бы нечестно по отношению к господину д’Артаньяну?
– Пожалуй… Пожалуй, вы правы.
– Я счастлив, что мы сошлись во мнениях, – с облегчением сказал Кольбер. – Значит, дадим барону де Клеману шанс!
– Нет, монсеньёр.
– Нет? – опешил финансист.
– Я не даю ему никакого шанса: он – жалкий выскочка, самоуверенный глупец, трус и предатель. Я дам шанс вам, монсеньёр, а вы поступайте по своему усмотрению.
– Спасибо, сударь.
– Только есть одно «но», монсеньёр, – озабоченно молвил военный министр.
– Что такое? – насторожился суперинтендант.
– Что случится, если «Кастор», захваченный испанцами, будет использован ими против французов и об этом станет известно королю?
– Тогда, – жестоко усмехнулся Кольбер, – как говаривали господа лигисты после Варфоломеевской ночи, наш адмирал сам отправится на смотр к адмиралу. Мы тут ни при чём.
VI. Король и адъютант
– Через месяц с небольшим армия будет здесь, Сент-Эньян, – самодовольно сообщил король фавориту, стоявшему перед ним в измятом и запылённом дорожном костюме.
– О! Через месяц, – оживился граф, и его доселе страдальческий вид сменился выражением покорности судьбе.
– Вот именно, поэтому не тревожься о том, что тебя прозовут дезертиром: после твоего отъезда войны как таковой уже быть не могло. Ты же дождался падения Лилля?
– Да, я прямиком из-под его стен, государь, – с достоинством поклонился де Сент-Эньян, – и как же я огорчён, что не успел переодеться, дабы предстать перед царственным взором…
– Ты брось это, граф, иначе я рассержусь. Именно такими я люблю видеть своих приближённых – пропахшими порохом и конским потом, с окровавленными шпорами и обветренным лицом. В конце концов, эта пыль на ботфортах, которую ты столь усердно стараешься скрыть, расшаркиваясь с изяществом Полифема, свидетельствует не о чём ином, как о ревностном и самоотверженном служении мне же.
Де Сент-Эньян смутился, побагровев.
– Да полно, говорю же тебе, дружище, – с этими словами Людовик XIV соблаговолил встать, подойти к фавориту и положить руку ему на плечо, – ты устал и валишься с ног. Однако королевская служба превыше всего, так? Будь добр поэтому перед тем, как отправиться отдыхать, поведать мне в общих чертах обо всём, что происходило там.
– Ах, так вашему величеству ничего ещё не известно? – изумился де Сент-Эньян.
– Не забывайтесь, граф, и учтите: вопросы здесь задаю только я один, – усмехнулся король, – или вы запамятовали?
– Простите, государь.
– Ладно, продолжай.
– Город был окружён десятого числа, – начал де Сент-Эньян. – Подтянутая на следующий день лёгкая артиллерия начала обстрел, но всё же осада грозила стать самой длительной за всю кампанию.
– Это почему же? – нахмурился король.
– Испанцы превратили Лилль в настоящую цитадель. Бастионы, рвы, шанцы, эскарпы, контрэскарпы – почти все офицеры клялись, что в жизни не сталкивались с такой сложной и неприступной оборонительной системой.
– Неужели?
– Точно так, как я имею честь докладывать вашему величеству, – по-военному чётко отрапортовал де Сент-Эньян.
– Хорошо. А почему ты сказал: «почти все»?
– Я, государь?
– Ты.
– Я сказал «почти»?
– Тысяча чертей, именно так ты и сказал: эти слова ещё звучат у меня в ушах.
– А ведь верно, – наморщил лоб адъютант.
– Ты вспомнил, не так ли?
– Да, государь.
– И?
– Смею ли сообщить вашему величеству?..
– Клянусь святым причастием, а почему нет? С каких это пор ты заделался таким скромником, Сент-Эньян? Говори немедленно, иначе…
– Нет, нет, не продолжайте, государь.
– Что такое? – несколько высокомерно молвил Людовик.
– Умоляю ваше величество не произносить слов, которые потом нужно будет исполнять.
– Тогда говори ты, – потребовал король, смягчаясь.
– Сию минуту. Я сказал «почти все офицеры»…
– Слава богу!
– Да, именно так я и выразился. А всё потому, что некоторые из офицеров припомнили рисунок укреплений, виденный ими однажды…
– Так, так… Они подметили сходство?
– Сугубо относительное, государь: равно такое, какое вообще может существовать между континентальным городом и морской цитаделью…
Лицо короля оставалось бесстрастным.
– Где они видели такие укрепления? – нетерпеливо спросил он.
– На Бель-Иле, – тихо ответил де Сент-Эньян.
Король умолк. Обойдя стол, он вновь занял место в кресле и задумался. Потом вдруг нервно рассмеялся и сказал, обращаясь то ли к адъютанту, то ли к пустоте:
– Ну разумеется, похожи. Иначе и быть не могло: ведь Бель-Иль укрепил этот проклятый мятежник.
– Герцог д’Аламеда, – подсказал осмелевший граф.
– Нет, ваннский епископ д’Эрбле, – отрезал Людовик, – герцогом он стал позже – после того, как бежал с Бель-Иля, в одиночку захватив мой корабль со всей командой.
– Какой страшный человек! – вырвалось у графа.
– Не более страшный и опасный, чем всякий другой на его месте. Мне говорили, что ему помогал с укреплениями покойный дю Валлон. Не знаю, так ли…
Де Сент-Эньян промолчал.
– Каким же образом Лилль удалось взять за три недели? – задал закономерный вопрос король.
– Это занимательнейшая история, государь.
– Я думаю.
– На первый же залп наших батарей со стен города ответили «королевские кулеврины», сразу же оставив лишь воспоминания от четырёх наших орудий.
– Ого!..
– Их тяжёлые ядра сеяли страх и ужас среди солдат, посылая верную смерть без разбора. Само собой, ряды пушек пришлось отодвинуть в глубь фронта, что в значительной мере лишило смысла бомбардировку.
– Но разве у вас самих не было таких пушек? – вскинулся монарх.
– Были, государь, но они, из-за своей громоздкости, задержались в пути.
– Чудесно, ничего не скажешь!
– Виновные уже понесли наказание, – поспешил добавить де Сент-Эньян.
