– Если бы вы только видели его, монсеньёр, – покачал головой маркиз, разжигая волнение принца, – случалось, я проклинал ваш выбор, определивший мне задание проведать шевалье в изгнании…
– Кому же ещё я мог поручить это, как не тебе? – дрожащим голосом возмутился герцог Орлеанский.
– Конечно, вы правы, монсеньёр, но это, увы, не облегчало мои страдания так же, как душу.
– Страдания?.. – переспросил принц. – Разве тебе плохо было в Риме, д’Эффиат, разве ты не развлекался там? Эти твои гулянки, эти попойки с кардиналами…
– Ей-богу, все эти преимущества, которые, может, и дают право на первоочередное место в раю, едва ли стоят ужаса созерцания его лица, – выдохнул маркиз.
– Как «ужаса созерцания»? – возопил брат короля. – Разве он больше не красив, как Адонис? О! О, я знал, знал это, я предвидел!.. – казалось, он ломает себе руки, – он что-то сделал с собой, может, даже пытался…
– Нет-нет, – поспешил успокоить его д’Эффиат, слегка озадаченный столь бурной реакцией патрона на своё цветистое повествование. – С внешностью шевалье ничего не случилось.
– Но ты сказал!..
– Я говорил не об изуродованном, а всего лишь об измождённом, иссушённом тоскою лице, – возразил маркиз.
– Тогда будь впредь аккуратнее в выражениях, – яростно прошипел Филипп, сминая манжеты.
– Слушаюсь, – покорно поклонился фаворит, – итак, я говорю, что господин де Лоррен жестоко страдает, а иногда неделями истощает себя, отказываясь принимать пищу.
– Несчастный, – хрипло молвил принц, – он не понимает, что, убивая себя, измываясь над собой, убивает и меня самого.
– Именно эту мысль я постарался довести до сознания шевалье, – подхватил маркиз.
– И он… послушал тебя? – с надеждою воззрился на него принц.
– Ослушаться меня означало бы проявить неповиновение вам, – в тон ему ответил маркиз.
– Ты молодец! Он одумался, не так ли? Он по-прежнему полон сил и энергии, готов к борьбе?
– Более чем когда-либо. Однако он уведомил меня, что без вашей помощи, без вашей поддержки, без вашего влияния он бессилен.
– Ну конечно, о чём речь, – закивал герцог Орлеанский, – разве не в этом заключался смысл твоей поездки?
– Шевалье оценил заботу вашего высочества и сказал, что теперь ему всё равно, вернётся он когда-нибудь во Францию или нет, – он убедился, что вы помните о нём, монсеньёр, а ничего лучшего он и не желает.
– Ну уж нет, – процедил принц, – шевалье пусть думает что угодно, а я… я хочу большего. Он будет здесь, он вернётся во Францию, в Сен-Клу, или я не принц! Жаль, что он сам не предложил верного способа – я, признаться, здорово рассчитывал на его фантазию: он в таких вещах силён.
– Он и предложил, – тихо сказал д’Эффиат.
Окинув конюшего цепким взглядом, в котором не было ровно ничего человеческого, герцог уточнил:
– Предложил план?
– И план, и средство его осуществления, – подтвердил маркиз, сверкнув глазами, которые, обладая цветом гренландского айсберга, не отличались даже его теплотой.
– И? – только и выдавил из себя брат Людовика XIV, как-то съёживаясь на софе.
Голос маркиза д’Эффиата был под стать его взгляду: в нём то и дело слышался треск ломающегося льда:
– Он дал мне это…
Скосив глаза, Филипп увидел, что в руке фаворита, как по мановению волшебной палочки, появился небольшой флакон с рубиновой крышкой и такого же цвета жидкостью внутри.
– Это… это… – он не осмелился продолжать, лишь сжав кулаки.
Оценив ситуацию, маркиз с ловкостью фокусника снова спрятал флакон в карман и, выдержав паузу, произнёс:
– А вот что шевалье просил передать вашему высочеству на словах…
XI. Маликорн и Монтале
На третий час пребывания маркиза д’Эффиата в покоях принца аллеи парка Сен-Клу – на сей раз с противоположной стороны – вновь огласились мерным цокотом копыт. Однако теперь вновь прибывший явно не ощущал потребности таиться от посторонних глаз. Совсем напротив: осадив горячего гнедого скакуна чуть ли не у самых парадных дверей, он лихо соскочил с него и с криком «Да здравствует Франция!» легко взбежал по мраморной лестнице.
Волнение, охватившее челядь, более чем соответствовало высокому званию смотрителя дворцовых покоев герцога Орлеанского, которым был облечён всадник. Ибо Маликорн, отправляясь на войну, и не подумал, естественно, отказываться от столь выгодной должности. Времена тогда были простые: человек, выкупивший патент, мог вовсе не исполнять своих обязанностей, извлекая из него тем не менее не только устойчивый доход, но и массу подобающих должности привилегий. В общем, проведя на фронте почти восемь месяцев и получив, между прочим, чин гвардейского лейтенанта, Маликорн был несказанно счастлив вернуться к жене, завидному положению и мирной жизни.
Что до Монтале, то она не стала дожидаться, пока воинственный супруг удосужится направить свои стопы к её комнате, а сама, в свою очередь, выбежала ему навстречу. Они столкнулись в коридоре и, замерев на мгновение, тут же пришли к обоюдному молчаливому решению отложить всевозможные приветствия на потом, заключив друг друга в объятия. Они действительно были чудесной парой, эти двое, которых разделяло по праву рождения столь многое, а теперь, во цвете лет, столь же многое, если не больше – объединяло.
Убедившись, что Маликорн не мираж и что он во всяком случае в ближайшее время никуда от неё не денется, Монтале с сожалением перестала прижиматься щекой к груди мужа и, подняв на него влажные от слёз глаза, в которых мерцали всё же задорные огоньки, всхлипнула:
– Ты больше не уедешь?
– И не подумаю, если ты меня не прогонишь, – нежно прошептал тронутый таким приёмом Маликорн.
– Ладно, оставайся, – умильно согласилась Монтале, ласково проводя ладонью по небритой щеке Маликорна.
Ничего не ответив, тот снова привлёк её к себе, и так они простояли ещё долго, биением сердец донося друг до друга то, чего не в силах были выразить словами…
Много позже, уже под вечер, уютно развалившись в кресле и усадив жену на колени, Маликорн поинтересовался:
– Так с чем же вернулся отважный маркиз д’Эффиат, столь предусмотрительно переждавший на юге холодную бельгийскую весну?
– А ты не догадываешься, муженёк? – серьёзно спросила Монтале.
– Предположений-то у меня хоть отбавляй, но точно…
– Однако сводятся же все они к чему-то общему?
– Да уж, а вернее сказать – к кому-то.
– В любом случае, ничего хорошего ждать не приходится: маркиз и шевалье не из тех, что ездят в Ватикан набраться святости.
– Это так, но ты не волнуйся, Ора, ибо я вернулся, и теперь, дай только срок, во всём разберусь и выведаю намерения этих мрачных типов.
