Такая готовность помочь требовала немедленного вознаграждения – Монтале расцеловала мужа и проворковала, почти приложившись губами к уху Маликорна:
– Знал бы ты, солдафон несчастный, как я тебя ждала. Как мне тебя не хватало, Эсташ…
– Вот так всегда, – удручённо вздохнул Маликорн, – женщины начинают ценить своё счастье, лишь утратив его.
– Однако, – протянула фрейлина её высочества, оттолкнувшись кулачком от плеча Маликорна, – однако, вы, я вижу, всё такой же потрясающий скромник, каким были всегда.
– Вы находите? – беспечно удивился Маликорн. – Что ж, со стороны должно быть и впрямь виднее.
– Господин де Маликорн!..
– Да, госпожа де Маликорн? – поднял брови гвардейский лейтенант.
– Вы обходительны, как рейтар! – вспыхнула Монтале, делая попытку, не слишком, впрочем, убедительную, вырваться из супружеских объятий.
Как и следовало ожидать, Маликорн без особого труда удержал разбушевавшуюся женщину у себя на коленях.
– Будет вам, Ора, – вкрадчиво произнёс он, – я всерьёз соскучился.
– А-а, – с сознанием собственного достоинства вскинула голову Монтале, охотно сдаваясь.
– Но скажите мне одно… – попросил её Маликорн.
– Что?
– Где прячется Маникан?
– Маникан?..
– Странно, что я до сих пор не видел его. Не станет же никто утверждать, будто у него появилось столько дел, что он не выкроил минутки для того, чтоб встретиться со мной. У меня для него тысяча приветов от д’Артаньяна и де Гиша.
– Так ты со своими приветами малость припоздал, муженёк, – со смехом отвечала Монтале.
– То есть?
Молодая женщина веселилась от души:
– Да ты сосчитай сам: прошло ведь почти четыре месяца со дня нашего отъезда из Фландрии.
– Верно, четыре, ну и что? – недоумевал Маликорн. – Маникан, правда, не так молод, как я, но и для него четыре месяца не тот срок, чтобы он успел состариться и умереть.
– Ага, зато вполне достаточный, чтобы потратиться и обеднеть…
– Ах, да ведь и правда, – хлопнул себя Маликорн по лбу ладонью.
– Понял наконец?
– Трудно не понять: Маникан, наверное, в который раз обновил свой гардероб и остался без средств к существованию?
– Точно, а что он делает в таких случаях?
– Черпает из кошелька графа де Гиша или моего.
– Ну, а если в них тоже пусто либо этих кошельков попросту нет под рукой?
– Едет в Орлеан, чёрт возьми, что же ещё?
– Да, как обычно, – пожала плечами Монтале.
– Едет в Орлеан, ложится в постель и распродаёт свои костюмы, в которых не стыдно было бы показаться и императору.
– Втридорога? – полюбопытствовала Монтале.
– Это таким-то скромным да тощим провинциалам, каким был я сам? – усмехнулся Маликорн, вспоминая, как, будучи королём орлеанских щёголей, скупал у Маникана львиную долю его нарядов.
– Вы вовсе не были тощим, – вскинулась Монтале, почувствовав посягательство на свой женский вкус.
– Пусть так, – легко согласился Маликорн, – но деньги для любезного де Маникана не значат ровно ничего: когда они у него есть, он избавляется от них с очаровательной небрежностью, а если нет – ложится и ждёт, когда их ему принесут, доставив тем самым возможность проявить ещё более царственное отвращение к презренному металлу. А костюмы он продаёт за бесценок: мне, например, несколько штук отдал даром.
– А почему в Орлеане?
– Этого не знает никто. Однако замечу, что нам-то как раз следовало бы ежедневно благословлять непонятные привычки Маникана: ведь, не наезжай он в своё время в Орлеан, господин и госпожа Маликорн проживали бы сейчас где-нибудь в Блуа.
– Да и многое другое сложилось бы иначе, – погрустнела Монтале, – совсем-совсем по-другому.
– Что вы имеете в виду, моя дорогая? – встревожился Маликорн.
– Ничего, просто подумалось…
– Подумалось?
– Да, вот именно, подумалось, что, не водись за господином де Маниканом нелепого обыкновения устраивать распродажи в Орлеане, сегодня где-нибудь по соседству с четой Маликорнов там, в Блуа, жила бы ещё одна счастливая пара…
– А, вот вы о чём, – помрачнел и Маликорн.
– Да, господин и госпожа де Бражелон, – кивнула Монтале.
– Оставим это, Ора, прошу вас.
– Давайте оставим, – откликнулась женщина, теснее прижимаясь к мужу, словно желая лишний раз удостовериться, что никто их не разлучит.
– Значит, в Сен-Клу пусто? – подытожил Маликорн.
– Ну, по сравнению с прежними днями сегодня у нас столпотворение какое-то: сначала маркиз д’Эффиат, теперь вот вы. Надо полагать, в самом скором времени вернётся и граф де Гиш?
– О, он-то явится одним из последних: сын маршала де Граммона не может, в отличие от скромных офицеров, таких, как я или господин де Сент-Эньян, отправиться впереди армии.
– А господин д’Артаньян?
– И он, и барон де Лозен прибудут не раньше де Гиша: кто же будет командовать мушкетёрами, не признающими никого, кроме них и короля?
– Значит, граф так сильно занят?
– Хм-м…
– Занят, как Цезарь?
– Я не понимаю значения ваших слов, милая жёнушка, – сокрушённо покачал головой Маликорн, – а вы знаете, что обычно меня это до смерти пугает.
– Я говорю, что господин д’Артаньян, видимо, не имеет ни единой свободной от войны минуты, чтобы послать хотя бы одну весточку Кристине, – едко заметила Монтале.
– Побойтесь бога, Ора! – изумился Маликорн. – Да граф писал ей ровно в два раза чаще, чем я – вам.
– А! Что я слышу? И вы признаётесь в этом?!
– По-моему, я был весьма внимателен к вам, дорогая, – справедливо заметил Маликорн, – однако рвение господина д’Артаньяна просто переходило все границы разумного.
– Странно, что это рвение обернулось слезами Кристины.
– Да о чём вы?
– Неделю назад я получила от неё записку, в которой она среди прочего упомянула, что за все четыре месяца не получила ни одного письма от вашего замечательного д’Артаньяна. Какая жестокость!
– Знаете, Ора, у мужчин, как это ни покажется вам странным, тоже есть сердце. Не у всех, конечно, точно так же, как не у всех женщин, однако могу вас заверить, что у графа д’Артаньяна оно точно есть.
– А у вас?
– У меня – нет.
– Так я и думала, – торжествующе сказала Монтале.
– Потому, что вы его у меня украли, – вежливо уточнил Маликорн.
