– Я лишь стараюсь по мере сил исполнять свой долг.
– И чертовски правы в этом, – печально вздохнул де Лозен, бросая через плечо последний взгляд, исполненный мучительной боли, на ярко освещённые окна королевского кабинета. – Следуйте зову долга, граф, и, может быть, вы не окажетесь в моём положении. Говорю это вам без задней мысли, просто как земляку.
– Благодарю.
– Главное, что не прервалась гасконская цепочка на этом славном посту: де Тревиль, господин маршал, я, а теперь вот и ваша очередь пришла. Поздравляю, сударь, но прошу вас: считайте, что меня никогда не было, а вы напрямую наследовали вашему великому отцу. Так будет лучше для всех.
– Напротив, сударь, я предпочту всегда помнить о том, что получил этот чин после человека, который один только и мог, и был достоин принять его у моего покойного отца, и с честью пронёс полковой штандарт через всю Фландрию, – взволнованно отвечал д’Артаньян, крепко пожимая руку Пегилена, не заключённую в повязку.
Де Лозен ответил юноше честным рукопожатием.
– Если так, могу ли я просить вас об одолжении, граф? – обратился он к д’Артаньяну после краткой паузы.
– Я к вашим услугам.
– В таком случае просто… извините меня.
Из груди гасконца вырвался вздох облегчения: он не ошибся в Лозене.
– Извинить вас? – переспросил он без внешних признаков удивления.
– Да, простите мне всё то, в чём я не смею признаться человеку ваших достоинств, но в чём я, поверьте, искренне раскаиваюсь.
– Прощаю вас от всей души, барон, за то, в чём вы, на мой взгляд, виноваты куда меньше других.
Пегилен изумлённо воззрился на д’Артаньяна, но встретил ясный взгляд, начисто лишённый лицемерия. Хотел было высказать удивление вслух, но лишь крепче сжал суровую ладонь юноши.
– У вас при себе патент? – неожиданно осведомился он.
Наступила очередь д’Артаньяна удивляться. Но он сдержал свои чувства и красивым жестом протянул документ бывшему капитану. Пегилен, лишь на одно мгновение задержав пергамент в руке, даже не прочитав, вернул его обратно.
Поймав вопросительный взор д’Артаньяна, барон дружески улыбнулся ему:
– Теперь вы, честнейший человек, не сможете отрицать, что приняли его из моих рук.
– Верьте, сударь, я буду рассказывать об этом с гордостью, – от души молвил д’Артаньян, – спасибо вам.
– Остаётся уладить наши с вами дела, – поморщился Пегилен. – Кстати, могу ли я поинтересоваться, где мой друг де Вард?
– Уже в карете.
– Чудесно, просто замечательно! Как славно заживём мы с ним в милой Бастилии, возможно даже в одной камере, а? Но что он сделал со своей шпагой? Я что-то не вижу у вас того клинка, с которым так крепко поцеловалось моё плечо…
– Вашему плечу можно посочувствовать, – спокойно сказал д’Артаньян, – это была их последняя встреча.
– Даже так?!
– Именно так – граф де Вард сломал свою шпагу.
– Весьма находчиво, – улыбнулся Пегилен одной стороной рта так, что его улыбка больше походила на презрительную гримасу.
– Вы, может быть, желаете последовать его примеру? – осторожно поинтересовался д’Артаньян. – Вы вольны поступать по своему усмотрению, барон.
– Ну, нет, – запротестовал де Лозен, – я не так легкомысленно отношусь к своему оружию, как граф, тем паче что мой клинок, как и ваш, достался мне по наследству, и у меня, естествено, нет большого желания множить память об отце, разламывая его меч на кусочки. Вы-то меня понимаете, верно, сударь?
Д’Артаньян всем своим видом выразил солидарность с убеждениями барона, и тот продолжал, протягивая ему шпагу, лежавшую до этого на столике:
– Берегите её, господин д’Артаньян, дабы она могла мне ещё послужить… в будущем. Надо же мне расквитаться с де Вардом, – ворчливо добавил он.
– Даю вам слово, – поклонился капитан, принимая шпагу.
Пегилен, казалось, чего-то ждал. Медлил и д’Артаньян. Наконец барон спросил удивленно:
– Вы что же, не собираетесь произносить сакраментальную фразу, господин капитан?
– И не подумаю, сударь: не люблю тратить слова понапрасну, – рассудительно сказал д’Артаньян, распахивая дверь.
– Я пойду впереди, – понимающе улыбнулся барон.
– Да нет же, господин де Лозен, мы пойдём рядом, об руку, – поправил его д’Артаньян, заходя с левой стороны.
Повернувшись к нему, Пегилен серьёзно сказал:
– По чести, сударь, вы лучший из всех офицеров, что брали меня когда-либо под стражу.
– Этот комплимент бесценен для меня, барон, ибо я немного знаю людей, кого арестовывали бы чаще вас.
Взявшись под руки, капитан и арестованный, как ни в чём ни бывало, направились по оживлённым галереям Версаля, через змеевидные толпы придворных, с неподдельным умилением взиравших на редкостную идиллию д’Артаньяна и Лозена… ещё не друзья, но уже и не соперники.
XVI. Ответ королевы
«Отрок мужает», – не без удовлетворения отметил преподобный д’Аррас, не упустивший разницы в стиле арестов де Варда и де Лозена. Он был пока единственным при дворе, за исключением Людовика XIV и Салиньяка, для кого не представлялось секретом повышение д’Артаньяна.
Внезапно он почувствовал лёгкое и, несомненно, почтительное, хотя и не благоговейное прикосновение к плечу. Однако даже оно показалось священнику недопустимой вольностью. Он резко обернулся, намереваясь испепелить дерзкого взглядом, мало уступающим взору Арамиса, и тут же понял, что со стороны рослого и явно не обременённого излишками образованности швейцарца нелепо было требовать более учтивого обращения. Поэтому, смягчившись, отец д’Аррас спросил его:
– Чего тебе, сын мой?
– Её фелишестфо заффёт фас к сепе, фаше преподопие, – отрапортовал бравый детина так тихо, что слышно было в другом конце зала.
К счастью, почти все присутствующие были всецело поглощены разглядыванием удаляющихся в направлении выхода фигур мушкетёров. В сопровождении здоровенной кладези скудного ума с алебардой монах прошествовал в комнаты Марии-Терезии Австрийской, не встретив, понятно, никаких препонов со стороны богобоязненного полковника. Когда он увидел королеву, то поймал себя на желании перекреститься: метаморфоза, приключившаяся с ней, была столь же полной, как у Ио.
Белоснежные руки испанки покоились на подлокотниках кресла, в котором она сидела непривычно прямо, гордо вскинув голову. Её очи сверкали, щёки покрывал румянец, вся она излучала необычайную уверенность и спокойствие…
– Вы давно не проведывали меня, отче, – молвила Мария-Терезия, указывая францисканцу на стул.
Против обыкновения, монах не пожелал – нет, не посмел – отказаться от предложенной чести. Он сел.
