Принц был великолепен и неподражаем: всюду его сопровождали непроницаемый маркиз д’Эффиат, которому король и не подумал пенять за самовольный отъезд, красавец де Гиш, коему Филипп со времени его возвращения с фронта, казалось, вернул своё благоволение, блестящий Маликорн, покрывший себя в боях громкой славой и теперь втихомолку, но без излишней скромности упивавшийся ею, и, разумеется, нарядный как рождественская ёлка Маникан, призванный из Орлеана звоном кошелька графа де Гиша. Что и говорить, завидная свита, а равно и охрана, но всё же, заняв позиции за карточным столом, принц был вынужден предоставить приближённых им самим, удержав при себе лишь конюшего, застывшего за стулом господина подобно каменным изваяниям Жирардона. Конечно же с тем важным отличием, что в версальских статуях было куда больше души, сердца и теплоты… Что до прочих фаворитов, то, едва освободившись от сеньора, сия троица воссоединилась с новым капитаном королевcких мушкетёров.
– Здравствуйте, господа, – приветствовал друзей д’Артаньян, – как поживаете вы этим вечером?
– Превосходно, граф, – ответил за всех де Гиш, – чего, верно, не скажешь о бедняге Пегилене.
– Вы правы, господин де Гиш, – согласился гасконец, – таким жизнерадостным натурам, как барон, тюрьма противопоказана.
– Да неужто? А ведь подумать только, что для него это уже четвёртый раз, – всплеснул руками Маникан, – о, я спокоен за барона: к завсегдатаям везде особое отношение, и в заведении господина Безмо, как мне говорили, тоже.
– А де Вард? – полюбопытствовал Маликорн.
– А что де Вард? – спесиво надулся Маникан. – Он тоже в свои годы успел уже дважды погостить в Бастилии. Мог бы и не уступать де Лозену в счёте, но, помнится, господин д’Артаньян как-то, ещё во времена Фуке…
– Господин де Маникан! – осадил его Маликорн, быстро оглядываясь.
– Ладно, ладно… Так вот, господин д’Артаньян освободил его от очередного срока за… в чём же там, к дьяволу, была заковыка?.. Ага, вспомнил: за примирение с виконтом де Бражелоном! – громко сообщил Маникан, до слёз гордый своей памятью.
– Маникан… – с печальной улыбкой упрекнул его уже и де Гиш, замечая, что некоторые из придворных стали внимательнее прислушиваться к разговору, касавшемуся Фуке и Бражелона.
– И вот теперь другой д’Артаньян упёк-таки графа в темницу, – с пафосом продекламировал Маникан, – в этом, господа, лично я вижу руку Провидения, а вы?
– Ничуть, коль скоро это прямая обязанность капитана мушкетёров, – откликнулся Маликорн.
– Ах, сударь, – вмешался и д’Артаньян, – я, поверьте, с большой неохотой арестовал как графа, так и барона. По-моему, раз никто не был убит и дело обошлось без взаимных претензий, на этом следовало поставить точку, вот и всё.
– Вы безусловно правы, граф, – согласился де Гиш, – но, сударь, так могут рассуждать только истинные дворяне, а говорят, в тот день во дворце крутился господин де Салиньяк.
– Салиньяк! – с неподдельным омерзением вскричал Маникан, заставив содрогнуться от страха нескольких придворных. – О, это мно-о-огое объясняет.
– Да, всё ясно как божий день, – кивнул и Маликорн с выражением, весьма и весьма далёким от восхищения, – это маркиз своим брюзжанием вызвал в его величестве благочестивый гнев на дуэлянтов.
– Вы ошибаетесь, де Маликорн, так определяя образ действий почтенного маркиза, – обратился к нему де Гиш, – наш придворный инквизитор не брюзжит, а рыкает и, как лев, наводит ужас на окружающих. Я, поверьте, не многих боюсь в этом мире, однако господин Салиньяк, не скрою – в их числе.
– Меня-то больше удивляет, как это барон дал себя продырявить господину де Варду, – продолжал Маликорн, – он ведь такой знатный фехтовальщик.
– Ну, тут де Варду на руку, знал он это или нет (а я почему-то уверен, что знал), сыграла простейшая вещь: мы трое – я, Пегилен и господин д’Артаньян – двое суток кряду почти не спешивались. Естественно, что мускулы барона от скачки одеревенели, тело было сковано, да и вообще он валился с ног от усталости, – заметил де Гиш. – Пегилен в тот день и с комнатной собачкой не справился бы, не то что с рассвирепевшим графом.
– Верно, – поддержал его капитан, – думаю, окажись на его месте я, результат был бы тем же.
– Только не надо ложной скромности, сударь, – важно перебил его Маникан, – уж кто-кто, а мы-то помним пятерых бездыханных убийц у ваших ног.
– Прежде всего, убил я лишь двоих, – возразил д’Артаньян.
– Ну да, остальных всего-навсего изувечили, – в тон ему небрежно вставил Маликорн.
– Убил – двоих, – повторил д’Артаньян, – а разве не сделал того же и барон?
– Да, теперь и я думаю, что в любое другое время де Вард был бы повержен. Ему просто повезло, – заключил Маникан.
– В любом случае им было не миновать Бастилии, – напомнил ему де Гиш, – так что, в сущности, итог не имеет значения…
Четвёрка приятелей за этой важной беседой и не замечала, что сама стала предметом обсуждения за карточным столом, объединившим королевскую семью. Начало ему положила принцесса, заметив королю:
– Капитанский мундир чрезвычайно идёт господину д’Артаньяну, государь, да иначе ведь и быть не может.
– К безмерному стыду нашему, вынуждены заметить, что в данном наблюдении вы не оригинальны, Генриетта, – с мягкой улыбкой, возмещающей нелестный смысл сказанного, отвечал Людовик XIV, – вот уже третий день подряд нам только и твердят об этом. «Господин д’Артаньян, господин д’Артаньян…» – такой всеобщий гомон, этакий vox populi
[14] не очень, прямо скажем, приятен для носителя верховной власти.
Снисходительно оглядев родственников и на мгновение задержав взор на мраморном лице Марии-Терезии, король продолжал, как бы отвечая на не высказанный из соображений этикета вопрос:
– Право же, нас задевает всеобщая уверенность в том, что сделанное назначение следовало бы осуществить много раньше.
– Раньше! Да граф и так вроде не засиделся в лейтенантах, – пренебрежительно хмыкнул герцог Орлеанский.
– Спасибо, Филипп, – с той же убийственной улыбкой обернулся к нему Людовик, – мы благодарны вам за то, что вы оказались солидарны с нами. Пожалуй, единственный из всех.
Принцу не терпелось развить успех: за королевской доброжелательностью ему явственно мерещилась долгожданная милость. Насторожился и маркиз д’Эффиат.
– Несомненно, ваше величество поступили справедливо: не могли же вы вдруг, ни с того ни с сего отобрать патент у Лозена потому только, что объявился отпрыск человека, обладавшего им ранее, иначе говоря – сын почтенного маршала. С добрыми друзьями следует обходиться по-доброму, – в последнюю фразу младший брат постарался вложить выпуклый подтекст.
Но король, как заправский игрок, отбил мяч одним касанием:
