– Что, Сент-Эньян?
– Да будет мне позволено заметить, что маскарадный костюм – очень тонкая и сложная вещь, и я… В общем, будь мне известен хотя бы фасон…
– Я король, а не портной.
– Тогда… хотя бы идея.
– Идея костюма?
– Да, идея и пожелания вашего величества…
– Повторяю, сударь: я в этом ровным счётом ничего не смыслю.
– Значит, на усмотрение самого Персерена?
– Дай подумать. Хм-м… у старика великолепный вкус, спору нет, но в этом случае недурно было б заручиться утончённостью ещё одного человека.
– Ещё одного портного?! Но Персерен…
– При чём тут портной? – пожал плечами Людовик XIV. – Не портной, а его клиент.
– А-а…
– Скажем… Да кто угодно, пусть хоть тот же д’Артаньян.
– Господин д’Артаньян, – повторил де Сент-Эньян, сильно сомневаясь, что король назвал это имя наобум.
– Именно он.
– Если я правильно понял ваше величество, мне надлежит поехать к Персерену с капитаном мушкетёров?
– Да нет, что за фантазия?! Кто же со мной-то останется?
– Но тогда… – пролепетал вконец сбитый с толку де Сент-Эньян.
– Я сказал «заручиться вкусом», а никак не «поехать вместе».
– Я понял, государь, – неуверенно солгал фаворит.
– Едва ли. Но я объясню: ты отправишься в Париж совершенно один. Если я говорю «один», сие означает, что ты не возьмёшь с собою даже кучера. Скачи верхом, да проследи, чтобы никто не пронюхал о твоём отъезде.
– Постараюсь.
– Далее явишься к старику, минуя очередь, и закажешь ему для меня точно такой же костюм, как тот, что он шьёт д’Артаньяну.
– Точно такой же… – по лицу де Сент-Эньяна трудно было уверенно заключить, повторил ли он слова короля для того лишь, чтобы лучше запомнить, либо они попросту поразили его воображение.
– Вот именно, точную его копию. Мы с графом примерно одного роста и сложения: как бы то ни было, моя мерка чертовски хорошо известна Персерену.
– Вы же знаете этого упрямца, государь, – почти взмолился де Сент-Эньян, – когда дело касается его глади и узоров, он становится твёрже кремня.
– Для короля?! – запальчиво вскричал Людовик так, что ещё недавно пунцовый граф мгновенно сделался пепельно-серым. – Для суверена, сударь?
– Нет. Разумеется, не для вашего величества. Простите.
– То-то, – уже снисходительно молвил король.
– Так я отправляюсь?
– Погоди, ты уверен, что хорошенько всё усвоил?
– Думаю, да, государь: заказать для вашего величества точную копию костюма графа, в котором он намерен появиться на послезавтрашнем маскараде.
– Прекрасно. Доставишь его сюда самолично – для этого задержишься в Париже до следующего дня.
– Будет исполнено.
– Костюм, во что бы то ни стало, должен быть у меня раньше, чем у д’Артаньяна, и мне всё равно, на что ты ради этого пойдёшь.
– Хорошо, государь, – кивнул де Сент-Эньян, весь трепеща.
– Тогда ступай с Богом, – напутствовал его король, одарив улыбкой.
Де Сент-Эньян вышел из приёмной, невесело задумавшись. В какую ещё авантюру втянули его только что? И кто знает, по каким протокам течёт мысль самодержца? Вот ведь пожелал иметь костюм д’Артаньяна, а зачем он ему? Уж наверняка не забавы ради, а также и не для того, чтобы сравняться в блеске с капитаном мушкетёров: каким бы миллионером ни был удачливый гасконец, король всё же несоизмеримо богаче. Так зачем же тогда? Кто знает… И гадать-то бессмысленно. Ясно одно: всё это тесно связано с изоляцией свиты королевы, а точнее, Кристины де Бальвур – от двора, а вернее – от д’Артаньяна. Сейчас-то, в праздничные дни, фрейлины вольны как птицы, зато капитан не может и шагу ступить без ведома монарха: Людовик XIV внезапно потребовал постоянного его присутствия при своей особе, якобы опасаясь возможного покушения со стороны агентов Эскориала. Ничего глупее и вообразить себе нельзя: это в Версале-то, битком набитом мушкетёрами, гвардейцами и швейцарцами. И как только д’Артаньян, умнейший человек, даёт водить себя за нос, веря всем этим уловкам? Впрочем, ему-то, де Сент-Эньяну, что за дело до графа? Его это трогает лишь постольку, поскольку д’Артаньян, великий фехтовальщик, может, подобно Бражелону, усмотреть в том, что, видимо, неизбежно, вину королевского Меркурия… Но одно дело бояться д’Артаньяна, и совсем другое – ослушаться короля: тут уж кара и впрямь не заставит себя долго ждать и явится, между прочим, в облике всё того же д’Артаньяна. Слава богу, арест Пегилена, метившего в родственники королю, избавил де Сент-Эньяна от множества заблуждений и предрассудков. К тому же Людовик XIV всегда сумеет оборонить своего любимца, преданно отстаивающего его интересы, от целой орды д’Артаньянов…
Обуреваемый этими противоречивыми мыслями, де Сент-Эньян и въехал в Париж. Или влетел, что не в пример правдивее: граф был наездник хоть куда. Уже через четверть часа он входил в дом нашего старого знакомого, выручившего однажды доброго Портоса из весьма затруднительного казуса, связанного с ожирением верного Мушкетона. Справедливости ради напомним, что помог ему в этом сам Мольер, оставивший у барона дю Валлона де Брасье де Пьерфона самые лучшие впечатления о своём незаурядном таланте портновского подмастерья, хотя сам достойный вельможа упорно не желал величать его иначе чем «Вольер».
Портной, отметивший недавно своё восьмидесятипятилетие, глянул на посетителя со всем энтузиазмом, всем радушием узника, которого отвлекают от исповеди за пять минут до эшафота.
– Разве вам назначено не на завтра, сударь? – заскрипел он, причём в блёклых глазах его сияло гостеприимство если не Гарпагона, то Кокнара.
– На завтра, господин Персерен, именно так.
– Соблаговолите в таком случае принять к сведению моё отчаяние от того, что я не могу уделить вам ни минуты свободного времени за неимением такового.
«Да он нынче воплощение кротости, – умилённо подумал адъютант Людовика XIV, – обычно приходится выслушивать от него отповеди погрубее».
– Сударь, вы сама любезность, – поклонился он так, как кланялся бы королю, – но, к величайшему прискорбию, я просто обязан похитить у вас те несколько драгоценных минут, в которых отказывает мне ваша занятость.
– Выражайтесь яснее, граф, – затрубил Персерен.
– Пожалуйста. У меня к вам заказ.
– Знаю. Завтра, – отрубил виртуоз сукна и парчи.
– Да нет же, ещё один.
– Шутить изволите, господин де Сент-Эньян? Я бы посмеялся, да некогда.
– Нисколько, нисколько.
– Тогда, значит, вы не в себе, – лаконически констатировал Персерен с прямотою человека, уже скроившего себе саван.
