– Благодарю, – покраснел от скромной гордости Мольер, – тысячу раз благодарю.
– Что-то и впрямь новое, – продолжал Кольбер, – такое, чего раньше не было. И как только приходят вам в голову такие сюжеты, дорогой господин Мольер, такие сюжеты, а главное – такие герои?
– Вам правда интересно, монсеньёр?
– Ещё бы, сударь, ещё бы! Я, бездушный раб цифр, преклоняюсь перед литературным слогом, ибо не вижу в нём ничего земного – всё от Бога…
– Да нет, сударь, тут-то вы как раз и ошибаетесь, – перебил его Мольер.
– Погодите, я запишу, – вмешался Люлли, размахивая воображаемым пером, – сегодня, шестнадцатого числа, господин Кольбер впервые ошибся!
– Погодите, прежде я хочу узнать – в чём? – с напускной строгостью обратился к нему Кольбер, искоса поглядывая на драматурга.
– Возьму на себя смелость разъяснить это вашему превосходительству, – учтиво молвил Мольер.
– Сделайте милость.
– Дело в том, что образ мещанина во дворянстве заимствован мною из жизни.
– Да быть того не может! – воскликнул Кольбер. – Вы пользуетесь тем, сударь, что я всего только просмотрел комедию, но, будьте уверены, я понял её достаточно для того, чтоб заключить: Журдена никогда не существовало на нашей земле.
– Вы полагаете, монсеньёр? – хитро сощурился Мольер.
– Категорически настаиваю, милостивый государь: имей я такое право, я бы поставил, пожалуй, на это деньги, но, к сожалению, располагаю лишь деньгами короля.
– И очень хорошо, господин Кольбер, иначе вы рисковали бы пойти по миру, – кротко молвил Мольер, светло улыбаясь.
– Докажите, – азартно потребовал министр.
– Попробую, – осторожно начал драматург, – это весьма затруднительно, но я попытаюсь. Видите ли, с прототипом своего героя мы встречались лишь однажды лет шесть назад.
– Ба! Долго же вы переваривали свои впечатления от этой встречи, Мольер! – воскликнул Люлли.
– По той лишь причине, что они были воистину феерическими и неизгладимыми, – пояснил тот.
– Продолжайте, пожалуйста, – попросил Кольбер.
– Как прикажете, монсеньёр. Так вот, я в ту пору как раз рыскал по Парижу в поисках пищи для размышлений, и, так как я знал точно, что мой друг господин Персерен может предоставить в моё распоряжение восхитительную галерею живых образов, в чём я не раз имел удовольствие убедиться ранее, я устремился к нему.
– К королевскому портному? – на всякий случай уточнил министр.
– Именно к тому, кто сшил для меня этот костюм, – поклонился Мольер.
– Узнаю руку, – вежливо заметил Кольбер.
Напомним, что суперинтендант был единственным человеком во Франции, чью мерку достойный Персерен никак не мог запомнить и про которого с горечью говаривал, что никогда не увидит его в хорошем костюме, хотя тот и будет сшит его иглой.
– Этот корифей парчи, – увлечённо продолжал Мольер, – усадил меня в прихожей, полной вельмож, требовавших мастера, и там-то, там я встретил Журдена.
– Так его зовут Журден? Не только в пьесе, но и в жизни? – изумился Люлли, и даже Кольбер приподнял брови.
– По вполне понятным причинам я не называю его истинного имени, ибо, честно говоря, не знаю, что с ним сталось впоследствии, – отозвался Мольер, – я, к неутешному горю своему, потерял его из виду. Но, слава богу, в тот единственный раз он успел явиться мне во всём своём ослепительном блеске. Помню как сейчас: он плыл, подобно сорокапушечному фрегату среди рыбацких лодок, сквозь прочих клиентов господина Персерена, а то были люди далеко не нежные, уверяю вас, тем более что все они жаждали получить костюм, скроенный великим Персереном. Предстоял, видите ли, праздник.
– А, праздник… – оживился Кольбер, роясь в памяти.
– Да, празднество в Во, – по возможности бесстрастно произнёс Мольер.
– Ах, да-да, конечно, – побледнел Кольбер, – так что же?
– Ну, и Журден (я, с вашего позволения, буду именовать его Журденом), сопровождаемый, кстати, господином д’Артаньяном…
– В самом деле? – вздрогнул суперинтендант. – Господин д’Артаньян знал этого человека?
– Он-то нас и познакомил, – просто сказал Мольер.
– Понятно, – прошептал Кольбер.
– Познакомил в обмен на то, что я провёл их к господину Персерену. Ну, а дальше Персерен, после долгих уговоров, в которых приняло участие ещё одно лицо, которое я тоже, пожалуй, не стану называть…
– Но оно, это лицо, выведено в вашей пьесе, друг мой? – спросил Люлли.
Мольер затряс головой так, что парик едва не съехал набок:
– В жизни не знал человека, менее подходящего для моего жанра.
После этой констатации, щедро живописующей образ Арамиса, Кольбер осторожно спросил:
– И что было потом?
– Персерен дал-таки своё согласие, – заключил Мольер, – и даже поручил мне снять мерку с Журдена.
– Вам? – ошеломлённо переспросил Люлли. – Вам… снять мерку?
– А что тут такого? – без тени смущения подбоченился драматург. – Ради возможности общения с таким индивидуумом, знаете ли… Я мог бы вам порассказать много чего о более экстравагантных моих поступках, которые я совершал за менее ценную награду. Итак, я отправился снимать с него мерку, и… тут начинается самое интересное.
– Послушаем, – одновременно выдохнули Кольбер с Люлли.
– Мой Журден (о, то был по меньшей мере принц крови по своим царственным замашкам!) клятвенно обещал вышвырнуть меня в окно, ежели я, снимая с него мерку, коснусь его хоть пальцем. Можете вы себе такое вообразить? – упоённо выкрикнул он.
– Да, действительно нечто необыкновенное, – кивнул Люлли.
– Вот именно, что совершенно из ряда вон выходящее. И он вполне мог это сделать, уверяю вас: у него каждая рука была толще меня самого в обхвате. Пришлось мне исхитриться…
– Так вы сделали это? – подивился Кольбер, с интересом разглядывая Мольера и пытаясь сообразить, чья же это рука из числа знакомых старшего д’Артаньяна так поразила воображение драматурга.
– И горжусь этим до сих пор, – заважничал Мольер, – я снял мерку не с самого дворянина, а с его отражения в огромном венецианском зеркале.
– Потрясающе, Мольер! – зааплодировал Люлли. – Не будь вы гениальным драматургом, вы заткнули бы за пояс самого Персерена! Это ж надо додуматься – с зеркала!
– С зеркала, – повторил Мольер.
– И он остался доволен, ваш Журден? – задал вопрос Кольбер.
– А вы как думаете, монсеньёр? Вы же утверждали, что вполне прониклись этим героем…
– Полагаю, он был в восхищении, – предположил Кольбер.
– В восторге, ваше превосходительство, в восторге! – заулыбался Мольер. – Мне об этом потом подробно рассказывал господин д’Артаньян. Ну, что, признаёте ли вы своё поражение, монсеньёр?
