Вот какого человека остановил король с тем, чтобы задать следующий вопрос:
– Скажите, ваше преосвященство, просветите нас, ибо мы пребываем в величайшем смятении: кто или что управляет человеческими сновидениями?
– Вопрос не из простых, ваше величество, – мягким, почти бархатным голосом отвечал Боссюэ, не мешкая ни секунды, – для подобного объяснения пригодился бы, наверное, лучший богослов, чем я, однако рискну тем не менее ознакомить вас с собственной точкой зрения. Думаю, что всё зависит от устремлений помыслов, душевных порывов самого спящего. Глубоко верующий человек, к примеру, никогда не увидит во сне геенну огненную, а еретику не видать райских кущ. Те, кто говорит, что нехристям дано разве что во сне узреть Царство Божие, заблуждаются: если грешники и различат в чёрных лабиринтах своих снов какой-то просвет, он неминуемо обернётся для них не раем, а пламенем чистилища…
– Итак, – резюмировал Людовик, – по-вашему, всё зависит от человека?
– Почти всё, государь, если на то есть Божья воля.
– Конечно, ваше преосвященство, однако, видите ли, тут загвоздка вовсе не в вопросах веры.
– Вот как? – отозвался Боссюэ таким тоном, как будто наличие в общении короля с принцессой иных тем оскорбило его христианскую добродетель.
– Да, ничего общего с религией, – улыбнулся Людовик XIV.
– Правда? – с тем же энтузиазмом протянул епископ.
– Дело в другом. Наша сестра, жена нашего брата, только что поведала нам историю о ночном кошмаре… одной из своих фрейлин. И так как сия дама занимает высокое положение в обществе, и вдобавок принадлежит к знатному роду, она возымела блажь опасаться, не компрометирует ли её этот сон.
– Что же приснилось ей? – участливо спросил Боссюэ.
Король поведал епископу сон принцессы, подмечая, что оба прелата внимают ему с одинаковой чуткостью, и приписывая это собственному величию. Когда он закончил, отец д’Аррас тонко улыбнулся, а епископ задумался. Выждав какое-то время, король увидел, что свита, стоящая поодаль, начинает проявлять хрестоматийные признаки нетерпеливого беспокойства, усугубляющегося постоянным чаянием ливня. Поэтому он решился прервать благочестивые, но не делающиеся от этого более уместными размышления, вежливой фразой:
– Вы ответите нам, ваше преосвященство?
Вскинув на короля тёплый, отеческий взгляд своих карих глаз, Боссюэ непринуждённо молвил:
– Но… я всё ещё жду вопроса, государь.
– То есть как это ждёте вопроса?! – почти вспылил Людовик.
– Именно так, ваше величество. Я не понимаю, чем сон про курицу мог скомпрометировать фрейлину её высочества.
– Мы, видно, не так выразились, – пожал плечами король, – не скомпрометировать, а… поставить в неловкое положение.
– Это дело другое, – кивнул епископ, – если то была по-настоящему высокопоставленная дама…
– О, ручаемся вам в этом, – торопливо заверил его король.
– Тогда… скажите, государь: вы, вероятно, заключили, что ей негоже видеть во сне куриц и прочих низших тварей?
– Признаемся, это почти наши слова.
– И вы правы, ваше величество, – ободрил его Боссюэ, издавна сделавший своим золотым правилом ни в чём по возможности не прекословить сильным мира сего.
– Правы?
– Бесспорно, правы, государь, курица – это дерзко.
– Дерзко? – нахмурился король.
– Вызывающе, – исправился Боссюэ, – куриц высокородные дамы видеть не должны, а если увидят (с кем не бывает?), то…
– То что, ваше преосвященство? – полюбопытствовал король.
– То обязаны остерегаться по меньшей мере, открывать свои секреты недостойным, могущим потом и в самом деле, воспользовавшись их доверием, скомпрометировать несчастных женщин.
– Да? – скривился Людовик, чувствуя на себе многозначительный взор принцессы, которую когда-то обожал, а теперь – недолюбливал.
– Будет ли мне позволено заметить? – раздался вдруг голос, заставивший короля забыть о неловких словах епископа, а самого Боссюэ – обернуться.
– Пожалуйста, прошу вас, брат мой, – приветливо молвил он, обращаясь к францисканцу.
– Говорите, преподобный отец, – позволил и король.
– Я, со своей стороны, уверен, что всё, виденное фрейлиной её высочества во сне, не что иное; как символ, – молвил д’Аррас, выступая вперёд.
– Символ? – заинтересованно переспросил Боссюэ.
– Символ… – прошелестела Генриетта.
Король только вновь пожал плечами.
– Вспомните, ваше преосвященство, историю Иосифа, – улыбнулся минорит.
– А! Я понимаю, понимаю вас, брат мой, – закивал епископ.
– Вот как? Вы понимаете? – удивился король.
– О да, – произнёс Боссюэ, – семь тучных и семь голодных лет в Египте…
– Там речь шла о коровах, – с той же светлой улыбкой продолжал преподобный д’Аррас, – так вообразите, государь, что вышло бы, постыдись фараон рассказать о своём сновидении, сочтя его недостойным великого монарха, каковым он являлся. Возможно, страну подкосил бы мор, и тогда не было б исхода евреев из Египта, а значит – Моисея, Аарона, Иисуса Навина и многих других. Видите, ваше величество, к чему может привести пренебрежение самым простым сном.
– Интересно, отче, – через силу усмехнулся король, – так, по вашему мнению, и на сей раз судьба Франции зависит от сна? Но его увидел не король, не мы!
– Кто знает, на чём зиждется судьба не только королевства, но и всей Вселенной? – философски изрёк монах. – Вы, государь, сказали, что то была женщина знатного рода, а значит, велика вероятность того, что её предки ходили в крестовые походы, бились за Гроб Господень. Почему же было Всевышнему не избрать её для выражения своей воли?
– Забавное рассуждение, отче, – поджал губы король, – вам следовало бы стать толкователем снов.
– Каждому человеку пристало бы, возможно, быть кем-то иным, нежели тем, кем он является в действительности, – туманно, зато назидательным тоном сказал д’Аррас. – Что до разгадывания сна, я за него не возьмусь, ибо я вовсе не Иосиф, однако…
– Что, брат мой? – заволновался Боссюэ.
– У меня отчего-то сложилось твёрдое убеждение, что фрейлина её высочества не досказала госпоже свой сон, либо государь в своём изложении забыл упомянуть некоторые детали.
– Клянёмся, что нет, – покачал головой король, – а вы, Генриетта?
– Не знаю, – пробормотала принцесса, – может быть… то есть, возможно, она что-то сказала, а я просто не придала значения…
– Вы нуждаетесь в помощи, дочь моя, – уверенно молвил монах.
– В самом деле? – поднял бровь Людовик.
– О, не поймите меня превратно, государь, я лишь имею в виду, что некоторые наводящие вопросы могли бы освежить впечатления и пролить свет на сей загадочный факт.
