– В таком случае – извольте.
Принцесса кивнула.
– Какого цвета был сокол, растерзавший петуха? – задал первый вопрос францисканец, пытливо взирая на принцессу.
– Но… уверяю вас, отче, самого обыкновенного.
– Вот как? – разочарованно сощурился монах.
– Да-да, хотя…
– Постарайтесь, ваше высочество, вспомните хорошенько.
– Теперь я припоминаю, теперь понимаю, что не давало мне покоя: у сокола на груди был крест!
– Крест на груди?
– Да, но не распятие на цепочке, а большой белый крест, то ли нарисованный, то ли высвеченный на оперении каким-то сиянием.
– Вы видите, ваше преосвященство? – обратился д’Аррас к Боссюэ. – По всему видно, что сокол исполнял Божье предначертание. Такое бывало и у язычников – помните Прометея и орла Зевса?
– Продолжайте, брат мой, – восхищённо молвил епископ, – ваше дознание творит чудеса.
– Хорошо. У меня остался второй и последний вопрос, принцесса: уверены ли вы, что на том, как сокол с крестом взмыл в поднебесье, ваш сон оборвался?
– Но, преподобный отец, – вступил в разговор король, – было, кажется, сказано со всей определённостью, что мы обсуждаем сон фрейлины герцогини; откуда же пришла вам фантазия утверждать, что всё это снилось самой Мадам?
– Прошу прощения, государь, я всего лишь обмолвился, – поклонился монах.
– Так отвечайте на вопрос, сестра, – предложил король, обращаясь уже к принцессе, – ваша прислужница ничего не говорила вам по этому поводу?
– Кажется… возможно, что-то уж вовсе незначительное…
– Тем не менее скажите, – попросил Людовик XIV.
– Но она и сама не могла этого утверждать окончательно, – запротестовала принцесса, – это случилось перед самым пробуждением, а в этот момент всякое может привидеться.
– Мы, во всяком случае, ничего не потеряем, если выслушаем, – произнёс Боссюэ.
– Ей показалось, что сокол бросился прямиком на солнце, – неохотно отвечала принцесса, стараясь не смотреть на короля.
– Значит, сокол-крестоносец атаковал солнце? – уточнил д’Аррас.
– Да, почти так, но в этот момент взошло ещё одно солнце, – почти неслышно пробормотала Генриетта.
– Поразительно! – не удержался епископ.
– Да, воистину, – тихо молвил монах.
– Ещё одно солнце, – яростно прошептал король, – ещё одно…
– А потом? – спросил было д’Аррас, но принцесса воскликнула:
– Нет-нет, потом она проснулась!
– Что скажете, брат мой? – обратился Боссюэ к д’Аррасу.
– Увольте, ваше преосвященство, я вовсе не толкователь снов и никогда себя за такового не выдавал. Лучший же толкователь в таких случаях…
– Вы его знаете? – встрепенулся Людовик. – Мы хотим его видеть. Его имя и адрес, отче?
– Лучший толкователь снов – время, государь, – сурово заключил францисканец – Если этот сон ничего не означает, он забудется, развеется как дым, если же ему суждено повлиять на судьбы людей…
– А если так? – у короля перехватило дыхание, он заворожённо уставился на духовника Марии-Терезии Австрийской. – Что если так, преподобный отец?
– Тогда, – рассудил монах, – мы очень скоро узнаем подлинные имена курицы, петуха и сокола…
И хотя отец д’Аррас не добавил «и двух солнц», за него это мысленно сделал сам Король-Солнце.
XXIV. Маскарад
Озадаченный, да и немало раздосадованный и встревоженный как новыми подробностями сна принцессы, так и зловещим вмешательством странного священника, которого до сего дня он почти не знал, король поспешил закончить прогулку. Генриетта всё же сумела наспех поделиться с ним своими подозрениями насчёт маркиза д’Эффиата.
– Чем не угодил вам конюший моего брата, принцесса? – рассеянно полюбопытствовал Людовик XIV, думая при этом не о маркизе, а о двух солнцах.
– Если угодно – своими географическими пристрастиями, государь.
– Ого! – подивился король. – Я, допустим, понимаю смысл ваших слов, но помилуйте… Вот так тирания, дорогая сестра! Выходит, ваши приближённые не имеют права предпочесть одну страну другой, более того, не смеют приблизиться к базилике Святого Петра, что, по-моему, так естественно, так невинно.
– Ах, нет, только не последнее, ваше величество. Я убеждена, что путешествие, предпринятое одним фаворитом Филиппа в ту же местность, куда вы, государь, благоволили сослать другого его миньона, столь же неслучайно, сколь и злоумышленно…
– Боже мой, Генриетта, ну что вы такое говорите? – недовольно прервал её король. – Даже если это так…
– О!..
– Не спешите. Я хочу сказать: даже в том случае, если д’Эффиат ездил в Ватикан не к Папе, а к Лоррену, в этом нет ровным счётом ничего предосудительного – они же такие друзья. Более того, я со своей стороны уверен, что именно так оно и было: вы видите – я откровенен.
– Однако королевская откровенность едва ли гарантирует мне защиту от врагов.
– Да это уже становится каким-то наваждением! – в сердцах воскликнул Людовик. – Право, сестра, вы переходите известные границы дозволенного в семье. Я, разумеется, бесконечно люблю и уважаю вас, но, увы, что-то подобное я склонен испытывать и по отношению к родному брату; вы же напрямую подстрекаете меня к проведению массовых репрессий среди его приближённых. Боюсь, мне может не хватить одного капитана мушкетёров…
– Я, государь? Я подстрекаю вас?
– Прежде дослушайте, принцесса: из личной неприязни, без малейшего повода, просто потому, что дворянин остался верен давней дружбе с вашим (я признаю это) врагом, которого монарший и родственный долг велел мне удалить из страны, – по одному-единственному подозрению вы готовы сгноить этого дворянина в тюрьме, так?
– Вовсе нет…
– Нет? Значит, сразу на Гревскую площадь? – зло усмехнулся король.
– Простите меня, ваше величество, – тихо молвила принцесса, сдерживая праведный гнев и резкие слова, готовые слететь с коралловых уст.
– Хорошо, Генриетта, но с парой условий.
– Каких?
– Первое – вы обязуетесь прекратить нападки на мужа и тех, кто его окружает. В свою очередь, обещаю вам: де Лоррен не вернётся во Францию.
– А второе?
– Второе? – нахмурился Людовик. – Слушайте, я хочу, чтобы вам перестали сниться куры, петухи, соколы и вообще пернатые. Если же это будет продолжаться, то я, во всяком случае, не желаю об этом ни знать, ни даже слышать.
– Как будет угодно вашему величеству, – холодно проронила герцогиня Орлеанская, – осмелюсь только напомнить, что ваше величество самолично изъявили желание быть посвящённым в секреты моих сновидений.
