– Это голос госпожи де Маликорн, – сурово заметил Маникан, кладя руку на эфес и устремляясь в большую гостиную. Д’Артаньян, холодея, бросился вслед за ним.
Взору друзей открылось жуткое зрелище: на софе распростёрлось, изогнутое страшной судорогой, тело принцессы Генриетты, над которым билась в истерике несчастная Монтале. На полу лежала без чувств госпожа Деборн, а остальные фрейлины во главе с леди Гордон всеми силами старались привести принцессу в чувство.
– Что случилось? – страшным голосом спросил д’Артаньян, обращаясь к Монтале.
Но ему ответила леди Гордон:
– Ах, капитан, госпожа выпила чашечку кофе, и ей тут же стало плохо. Она закричала, что ей больно и она не может терпеть, что её… её…
– Что, миледи, что, ради Бога, отвечайте! – воскликнул гасконец по-английски.
– Она сказала, что её отравили.
Д’Артаньян стиснул зубы:
– Дали вы ей какое-нибудь противоядие?
– О да, немного змеиного яда, но ей стало только хуже: она потеряла сознание.
– Где врачи?
– Мы послали за доктором, а также за священником, – твёрдо ответствовала шотландка.
– Вы всё сделали правильно, миледи, – выдохнул д’Артаньян, – но почему здесь нет принца?
– Его высочество с дворянами уехал в Париж.
– Неужели? – д’Артаньян поистине внушал ужас в эту минуту.
– Наверное, это их повстречали мы по дороге, – тронул его за рукав Маникан.
– Не иначе, – кивнул д’Артаньян, – самое время…
– Слышите?
– Что?
– Прислушайтесь, граф, это наверняка они, – в голосе Маникана слышалась плохо скрытая надежда.
В самом деле, через пару минут захлопали двери, и на пороге выросли фигуры принца, де Гиша и Маликорна. Маркиз д’Эффиат несколько поотстал… Д’Артаньян мгновенно оценил мертвенную бледность графа, искажённое неподдельным ужасом лицо Маликорна и мраморную бесстрастность герцога Орлеанского.
– Мадам плохо? – проронил Филипп.
– Видимо, да, поскольку сама она склонна подозревать отравление, – отрезал д’Артаньян, впиваясь орлиным взором в лицо принца.
– Что… что вы себе позволяете, сударь? – задохнулся от возмущения герцог в то время, как глаза де Гиша уставились на мушкетёра с исполненным мучительной боли вопросом.
– Дело в том, монсеньёр, – сухо пояснил Маникан, – что так утверждала её высочество, прежде чем упасть в обморок.
– Я этого не слышал, – надменно заявил принц. – Пошлите кого-нибудь в Версаль за королём и остальными: возможно, это конец. Хотя нет. Подумав, я поручаю это вам, господин д’Артаньян.
Скрипнув зубами, юноша круто развернулся и направился к выходу: он опоздал, и его присутствие здесь уже не могло ничем помочь сестре Карла II. Он опоздал…
На мраморном пороге он лицом к лицу столкнулся с маркизом д’Эффиатом, который, увидев его, отпрянул так, будто встретился со Смертью. Д’Артаньян вспыхнул, точно сухой трут – с нечеловеческой силой хватив фаворита принца кулаком в грудь так, что тот отлетел на несколько шагов, он крикнул:
– С дороги, сударь!
И, не оборачиваясь, присовокупил, обращаясь к полубесчувственному телу, распластавшемуся у колонны:
– В любом случае моя шпага всегда к вашим услугам…
Весть о трагедии распространилась со скоростью горного эха: уже через четыре часа двор дома Месье был переполнен каретами, а вновь прибывающим всё не видно было конца. Тем временем усилиями докторов Генриетта пришла в себя, и тут же пополз слух, что кризис миновал, да и вообще всё случившееся – не более чем лёгкое недомогание. Из всех свидетелей агонии принцессы лишь трое были твёрдо убеждены в обратном. Принц и д’Эффиат, ещё бледный после сокрушительного удара в грудь, избегали встречаться взглядом с капитаном мушкетёров. Герцог Орлеанский скривился от невыносимого страха, когда король негромко подозвал к себе молодого гасконца. Отведя юношу в сторону, Людовик обратился к нему:
– Моя невестка умирает, граф, – так говорит господин Вало. Само собой, мне, как королю и главе семьи, необходимо знать причины сей напасти. Например, не откроете ли мне, как вышло, что вы оказались здесь первым – без моего разрешения, даже не потрудившись поставить меня в известность об отъезде?.. Объясните, д’Артаньян, иначе я стану думать, что вы таитесь от своего повелителя.
Монарх говорил медленно, роняя слова одно за другим, но при этом в его облике не было заметно признаков волнения, и д’Артаньян поразился непроницаемости этого человека, объяснимой либо крайней выдержкой, либо крайним бессердечием, граничащим с цинизмом.
– Вовсе нет, – быстро ответил он, не давая собеседнику возможности укрепиться в своих подозрениях, – всё вышло случайно, государь.
– Случайно? – недоверчиво хмыкнул король. – То есть вас чисто случайно занесло попутным ветром в Сен-Клу? Полноте, сударь, и я, по-вашему, должен этому верить?..
– Кажется, я никогда не давал вашему величеству повода сомневаться в моей честности, – гордо заявил мушкетёр, – я имею в виду лишь случайность стечения трагических обстоятельств, не более. Что до моего появления в Сен-Клу, то оно было, разумеется, осмысленным и хорошо продуманным.
– Объясните мне это, – попросил король.
– Ваше величество принуждаете меня сознаться в преступном намерении, – закусил губу гасконец.
– Как это? – опешил Людовик.
– Ну как же, государь, коль скоро я прискакал сюда из Версаля с единственным намерением нарушить эдикты.
– Не может быть, – возмущённо выдохнул король, пристально глядя в глаза юноше.
– А всё же это так, – спокойно продолжал д’Артаньян, – я и не думаю скрывать от вашего величества то, что собирался скрестить шпаги с конюшим принца.
Лицо короля мгновенно преобразилось: теперь оно выражало открытую неприязнь.
– С чего бы это? Уж не по просьбе ли самой принцессы стремились вы заколоть его?
– Вовсе нет, государь, я и подумать не мог, что у её высочества может возникнуть такое желание, иначе давно убил бы маркиза.
– И отправились бы в тюрьму, – жёстко заключил король.
– С сознанием выполненного долга, – сдержанно кивнул капитан.
На минуту возникло тягостное молчание: противники усмиряли дыхание и чувства, чтобы даже тень их подлинных переживаний не всплыла на безмятежной глади лиц.
– Тогда почему? – повторил вопрос король уже на полтона ниже и куда миролюбивей.
– Простите, я не привык жаловаться на своих обидчиков, – холодно ответил д’Артаньян.
