– Понятно, сударь, – Людовик в знак согласия вскинул ладонь, – однако извольте и вы войти в мое положение: умирает моя родственница, причём заметьте, она же – сестра Карла Второго, залог мира между Францией и Англией, и это аккурат перед лицом новой войны, при весьма загадочных обстоятельствах. Вы же, руководствуясь исключительно голосом своей щепетильности, отказываетесь пролить хоть какой-то свет на эту тайну.
– Не вижу, каким образом мой донос на маркиза поможет разобраться в причинах недомогания её высочества, – возразил мушкетёр.
– Вы забываетесь, граф, – процедил Людовик XIV, вновь теряя контроль над собой, – предоставьте мне судить об этом и отвечайте немедленно.
– Я покоряюсь, государь, – с искусным оттенком строптивости в голосе сказал д’Артаньян, – прошу только не наказывать господина д’Эффиата за то, что касается только нас двоих.
– Можете на меня в этом положиться, – посулил король, – так я жду.
– Хорошо. Теперь я вынужден довести до сведения вашего величества, что вчерашний маскарад доставил мне куда меньше радости и удовольствия, чем подавляющему большинству гостей.
– Если вам, граф, таким экстравагантным образом вздумалось высказать упрёк в том, что я побеспокоил вас лишним обходом, я принимаю его, – натянуто улыбнулся Людовик, жалея уже о том, что вызвал мушкетёра на откровенность.
– Нисколько, государь, – покачал головой капитан, – как можно? Я о том, что нашёлся при дворе наглец, посмевший выдавать себя за меня, и дошёл в своей невообразимой дерзости до того, что заказал точную копию моего маскарадного костюма.
– Что вы говорите? – вырвалось у похолодевшего короля.
Умирающая кузина, предстоящая кампания и даже Кристина де Бальвур отошли на второй план – сию минуту Короля-Солнце занимала только шпага на боку его офицера.
– Да-да, вообразите, государь, – д’Артаньян, от внимания которого не ускользнула реакция короля, нарочно дал полную волю своему гневу, сцепив зубы и раздув ноздри так, что Людовику сделалось дурно, – и вот сегодня я узнал-таки из надёжных источников имя мерзавца.
– Но… источники…
– Что «источники», государь?
– Я хочу спросить… м-м… вполне ли они надёжны, ведь…
– О, не извольте беспокоиться, ваше величество. Ну, вот… Так каково же было моё негодование, когда мне стало вдруг известно, что это не кто иной, как…
– Как… – жизнь уже наполовину покинула короля.
– …не кто иной, как давешний дезертир и паломник…
– А! – облегчённо вздохнул король.
– …маркиз д’Эффиат, – гневно закончил д’Артаньян.
– Негодяй! – почти вскричал монарх.
– Ну, слава богу, что хоть вы поддерживаете меня, государь, а то некоторые мои приятели советовали было мне отнестись к этому, как к глупой шутке, – с убийственной иронией улыбнулся мушкетёр.
Людовик аж задохнулся от сознания допущенной оплошности: действительно, в самом переодевании как таковом не было и быть не могло ничего подлого, а лицемерный возглас возмущения вырвался у него по поводу того, что последовало за этим перевоплощением, – того, о чём оба они знали, но о чём д’Артаньян не упомянул ни единым словом.
– Однако я очень рад, ваше величество, – продолжал мушкетёр, – что в вопросах чести вы столь же, и даже более взыскательны, нежели я. Пускай меня обвиняют в суровости, придирчивости и ещё бог весть в чём, но я воспринимаю выходку маркиза как личный выпад, ничем, кстати, мною не спровоцированный.
– Справедливо.
– В самом деле, государь? И вы не вините меня? – с виртуозно разыгранным благодарным изумлением восхитился д’Артаньян.
А Людовик XIV лихорадочно соображал… Он думал, что именно сейчас у него есть уникальный шанс одним махом вернуть себе в лице д’Артаньяна былого паладина, навсегда отвести от себя возможные подозрения, а заодно и успокоить угрызения совести, одолевавшие его теперь в связи с отказом удовлетворить вчерашнюю просьбу принцессы, изгнав д’Эффиата. Положив руку на плечо капитана, он доверительно произнёс:
– Я ничего не слышал, граф. Продолжайте начатое, но только смотрите, чтобы после вашего объяснения с маркизом некого было арестовывать.
– Рассчитывайте на это, ваше величество, – обещал д’Артаньян.
– Хотя, – усмехнулся король, – на него и так жалко смотреть, и у вас, право же, не будет весомой заслуги после этого поединка. Поглядите: восковое лицо, да и кашляет ежеминутно. Странно, а ведь вчера имел такой цветущий вид… Не знаете, что с ним?
– Мы случайно столкнулись на лестнице, и он недостаточно быстро уступил мне дорогу.
– Ого! – отстранился от него король. – Да вас и впрямь лучше не задевать, сударь.
– Я спешил известить короля о страшном несчастье, – просто объяснил юноша.
– Да, верно, – помрачнел Людовик, – бедная Генриетта… И какой удар для Карла!..
– Это так, – с трудом проговорил гасконец, чувствуя, как к горлу подкатывает ком, – его величество очень любит свою сестру.
У него защемило сердце, когда он на миг представил лица Карла II и Бекингэма при получении страшной вести. И ведь это ему король Англии препоручил заботу о принцессе!..
– Но ничего исправить уже нельзя, – отвернулся Людовик, – мы уезжаем.
– Уже?
– Уже, граф. Таков обычай: королям нельзя долго взирать на смерть. Когда я буду умирать, моя семья также покинет дворец, и я останусь совершенно один… Боссюэ что-то запаздывает: его не сумели сразу разыскать, и я очень доволен, что с Мадам сейчас отец д’Аррас… Но послушайте, сударь, что я вам скажу.
– Слушаю, государь.
– Останьтесь здесь до конца… увы, он не заставит себя долго ждать. Расскажете мне потом о её последних минутах, заодно и преподобного д’Арраса проводите до Версаля. Вы знакомы?
– Знакомы – не то слово.
– Ну, ясно, я тоже не особо. Это неважно, главное – и это вы обязаны сделать, хотя бы перебив всех слуг моего брата до единого – доставьте ко мне господина де Маликорна. Нам будет о чём потолковать, полагаю.
– Это будет исполнено.
– Знаю. До скорой встречи, граф, – и король направился к выходу, приобняв на ходу брата.
За ним двинулись заплаканные королева и герцогиня де Монпансье, принц Конде и свита. Через несколько минут дом практически опустел; только доносились со двора ржание лошадей да стук колёс разъезжающихся карет.
В фойе остались только Филипп Орлеанский, д’Эффиат, де Гиш и капитан мушкетёров. Маликорн находился подле слёгшей жены, а Маникан и прочие приближённые провожали королевскую свиту. С плохо скрытой ненавистью глянув на гасконца, принц сказал:
– Чувствуйте себя здесь как дома, граф, мои люди – к вашим услугам, но сейчас позвольте нам покинуть вас. Видите ли, скоро должен объявиться Боссюэ, а я его, признаться, не выношу. Так что не обессудьте.
