– А! – слабо воскликнул Арамис, изумлённо воззрившись на д’Артаньяна.
– Всё же я провёл с отцом несколько дней, – улыбнулся юноша. – И он тогда успел поведать мне о многом…
– О причинах ареста Атоса в том числе, полагаю?
– Разумеется, – кивнул гасконец. – Более того, могу передать вам подлинные слова господина де Ла Фер, отказавшегося от побега: «Король злоупотребляет своей властью, и я хочу заставить его узнать, что такое угрызения совести…»
Арамис скептически покачал головой.
– «…пока сам Господь не явит ему, что такое возмездие», – закончил мушкетёр. – Затем граф спросил у моего отца, верит ли он, что Всевышний покарает короля. Хотите ли знать, что ответил графу де Ла Фер шевалье д’Артаньян?
Генерал иезуитов молча наклонился вперёд, ловя каждое слово собеседника.
– Он сказал: «Бог отомстит за вас, друг мой, а я знаю людей на земле, которые охотно ему в этом помогут…» О, сдаётся мне, что эти люди сейчас здесь, ваша светлость, и теперь вы безусловно понимаете, что мною движет не только бесконечная любовь к вам, но и чувство справедливости, а также сыновний долг.
– Воистину, – прошептал герцог д’Аламеда, – воистину, я был почти убеждён, что мой друг делает мне честь разделять мои убеждения… Благодарю тебя, сын мой. Бог накажет короля… я обещаю.
– Простите, сейчас мне пора ехать в Бастилию, а вы вместе с его высочеством будьте наготове.
– Хорошо, но прежде чем выйти отсюда, я хочу, Пьер, представить тебя будущему королю Франции, дабы ты был первым, кто принесёт ему присягу на верность.
– Это честь для меня, отец, – поклонился д’Артаньян.
Арамис подошёл к стене и распахнул дверь потайного коридора, ведущего в маленькую комнату. Мушкетёр услышал, как герцог, войдя туда, сказал:
– Граф д’Артаньян испрашивает разрешения предстать перед вашим высочеством.
– Господин д’Артаньян – хозяин в своём доме, – отвечал ему голос, заставивший вздрогнуть гасконца, – я, со своей стороны, буду рад видеть его.
Арамис вышел и знаком пригласил юношу в потайную комнату. Д’Артаньяну открылась потрясающая картина: перед ним стоял человек, которого он без объяснений герцога д’Аламеда, не задумываясь, принял бы за Людовика XIV. Если и оставались в душе гасконца последние сомнения, то они улетучились при виде Филиппа. Опустившись на одно колено, он поцеловал руку, неуверенно протянутую ему принцем.
– Граф, – взволнованно обратился к нему Филипп, – знайте, что я никогда не забуду услуги, которую вы, судя по всему, благородно решили оказать мне. Я говорил уже его светлости, что, возможно, не посмел бы повторить отчаянную попытку взойти на трон, не упомяни он о вашем подвижничестве. Франция, столь многим обязанная шпаге д’Артаньяна, в случае нашего успеха будет обязана ей самим своим существованием, а я, в свою очередь, всегда буду помнить о том, что получил корону из ваших рук.
Мушкетёр не колебался ни секунды:
– Перед лицом угрозы, нависшей над нашей родиной, в годину испытаний я, Пьер де Монтескью де Кастельмор, граф д’Артаньян, приношу вассальную присягу верности вашему величеству, ибо уже и теперь считаю вас своим королём.
Арамис прикрыл глаза, Филипп побелел как полотно, не сводя глаз с коленопреклонённого воина. Наконец, едва справляясь с дрожью в голосе, он молвил:
– Я принимаю вашу присягу, граф. А теперь встаньте, чтобы я мог прижать вас к сердцу, где вам и место, будущий маршал, герцог и пэр Франции!
Руки принца обвились вокруг плеч д’Артаньяна и долго не разжимались, пока Арамис не шепнул:
– Нам пора, граф…
– Благословляю вас, сударь, – кивнул Филипп, отпуская юношу, – храни вас Бог…
Герцог и граф покинули комнату, вновь очутившись в кабинете. Д’Артаньян был потрясён. Из забытья его вывел звучный голос Арамиса:
– Поезжай, сын мой, тебя ждёт барон де Лозен.
– Да, – согласился д’Артаньян, тряхнув головой, – так будьте готовы, герцог, в самом скором времени я вернусь.
– Мы уже готовы, Пьер, – улыбнулся Арамис, пожимая руку мушкетёру, – готовы ко всему…
XLI. Некоторые обстоятельства освобождения барона де Лозена
У первых ворот крепости карету, в которой ехал д’Артаньян, остановил часовой. Выйдя из кареты, мушкетёр веско произнёс:
– У меня королевский приказ об освобождении заключённого.
– Ах, это вы, господин капитан, – узнал его солдат, подходя ближе, – простите, что не узнал вас сразу. Пожалуйста, проезжайте.
Д’Артаньян не вспомнил часового, но всё же отвесил ответный, не менее любезный поклон, и сел в экипаж, представлявший собою скорее камеру на колёсах. Гримо, исполнявший обязанности кучера, тронул, и карета с шумом въехала под своды широкой галереи, ведущей к комендантскому двору. Миновав без помех ещё двое ворот, гасконец спешился у самого порога управления коменданта, которым всё ещё являлся Франсуа де Безмо де Монлезен. Да не удивит читателя то, что комендант, осмелившийся заточить короля Франции по прямому указанию государственного изменника, не только не был разжалован в узники, но и удержался на этой высокой должности.
Всё объясняется просто: Людовик XIV, вызволенный из Бастилии суперинтендантом Фуке, был настолько одержим ненавистью к ваннскому епископу, что на первых порах напрочь забыл о каком-то там Безмо, ставшем волею судеб лишь косвенной, второстепенной причиной его страданий. А когда, уже после ареста Фуке, гибели Портоса и бегства Арамиса, король вспомнил-таки о коменданте, гнев его заметно остыл, а на смену озлобленности пришло понимание того, что именно такой человек – прямой и не привыкший обсуждать приказы – более всего подходит для подобной работы. К тому же ему показалась слишком жалкой месть ничтожеству вроде Безмо… В общем, гроза, уничтожившая титана, миновала червя, и все эти годы мирской иезуит исправно исполнял обязанности руководителя главной тюрьмы Франции, сколотив себе, благодаря присущей ему рачительности и предприимчивости, изрядное состояньице, и не переставая молиться о том, чтобы та давнишняя история, в которую оказались втянуты главные сановники государства, не всплыла невзначай на поверхность. И в общении с заключёнными, и в указаниях подчинённым, и во время редких выходов в свет он не уставал клясться в вечной преданности Королю-Солнце. Лесть возымела действие: в конце концов излияния бастильского коменданта по цепочке достигли ушей Людовика, который в ответ лишь тихо рассмеялся и… окончательно простил почтенного господина де Безмо де Монлезена, увеличив его жалованье на две тысячи ливров. День, когда Безмо узнал об этом, до сих пор благословляли бастильские старожилы, ибо тот на радостях истратил на их суточный рацион все отпущенные на это деньги…
И теперь, поднявшись по лестнице и дойдя до комендантской столовой, д’Артаньян застал Безмо за действом, за которым того единственно и можно было застать в это время: комендант Бастилии вкушал обед, отнюдь не ставший менее роскошным со времён, описанных в предыдущей части повествования о мушкетёрах. Увидев гасконца, он поперхнулся и вскочил на ноги.
