– В таком случае, – с прекрасно сыгранной нежностью произнёс Людовик XIV, легко касаясь кончиками пальцев руки жены, – ведь эту ночь можно, по справедливости, считать ночью нашего примирения?
– Много больше, Людовик, – прошептала королева, – я надеюсь, эта благословенная ночь станет моментом истины – временем долгожданного воссоединения короля и королевы Франции.
– Вы правы, Мария, – кивнул супруг, вставая.
– Тогда до скорой встречи, Людовик.
– До вечера, сударыня, – поклонился король, коснувшись губами руки супруги.
И вышел, не замечая, как портьера у дальнего окна, на которое устремился взгляд Марии-Терезии Австрийской, слегка шелохнулась…
XLVI. О неожиданной роли господина де Тревиля в замысле Арамиса
– Я весьма признателен вам за этот визит, сударь, хотя повторяю: возможно, вы допустили крупный просчёт, явившись ко мне. Король злопамятен, – осклабился Кольбер.
– Ну, о чём речь, монсеньёр! Разве мог я оставить друга и, смею рассчитывать, союзника, едва над ним сгустились тучи? – благородно отвечал молодой министр.
– Союзника, говорите? – усмехнулся суперинтендант. – Да много ли теперь проку вам, талантливому, полному энергии и сил вельможе, в тридцать лет – уже министру и великому канцлеру, от такого союзника, как я?
– Никогда не сомневался, что сонм ваших добродетелей ослепительной звездой венчает скромность, – не очень тонко польстил Лувуа.
– Ну-ну… Я ведь не ребёнок, господин де Лувуа, и вам в принципе не было нужды приносить мне утешения, в которые вы и сами не верите, – покачал головой Кольбер, закрыв глаза и уходя в себя.
– Не уловил, о каких утешениях идёт речь? – удивлённо сдвинул брови военный министр.
Прежде чем ответить, глава Совета, к полному изумлению Лувуа, встал и, подойдя к исполинскому бюро, извлёк из его недр бутылку вина. Щедро наполнив два бокала, он хрипло предложил:
– Давайте, сударь, выпьем за последний день моего суперинтендантства.
– Я готов поддержать ваш тост, монсеньёр, – согласился Лувуа, также поднимая переливающийся рубином стакан, – только с тем условием, что такой день наступит, даст Бог, не скоро.
– Испанское вино, – причмокнул губами Кольбер, одним махом осушив бокал, – мне в прошлом году подарил несколько ящиков один… друг.
– Этот ваш друг случаем не иезуит? – рассмеялся военный министр.
Кольбер содрогнулся и внимательно посмотрел в чистые глаза собеседника.
– Нет, – медленно произнёс он, – это не преподобный д’Олива… если именно его вы подразумевали…
– Ну конечно, кого же ещё? – безмятежно улыбнулся Лувуа, небольшими глотками смакуя малагу из бокала, вновь заботливо наполненного хозяином кабинета.
– Так вот, об утешениях, – нахмурился Кольбер, возвращаясь к прерванному диалогу, – вы упомянули, что надо мною сгустились тучи. Конечно, такой учтивый и щепетильный человек, как вы, не мог быть менее осторожным в выборе выражений, я хорошо это понимаю и, поверьте, ценю подобные знаки дружеского расположения, но… Как я уже говорил, со мной, матёрым волком, нет нужды церемониться: я-то, слава богу, в состоянии пока трезво оценить создавшееся положение. Я буду арестован, господин де Лувуа… это, увы, неизбежно.
– Матерь Божья, да о чём вы толкуете, господин Кольбер! – вскричал молодой министр, едва не расплескав от волнения вино. – Как могли вы даже помыслить о таком, ведь король без вас как без рук.
– А! – отмахнулся суперинтендант. – Знаете ли, королям, в отличие от простых смертных, не требуется ни рук, ни головы, чтобы бездумно размахивать шпагой…
– Монсеньёр, – с мягким укором в голосе перебил его Лувуа, – я не могу одобрить подобные выражения в адрес его величества. О нет, я ни на миг не допускаю той возможности, о которой говорите вы, но всё же, прошу вас, будьте осторожнее. Вам не хуже моего известно, что версальскими архитекторами во всех стенах предусмотрены чуткие уши.
– Пустое, господин де Лувуа, мне-то уж всё равно, – презрительно поджал губы Кольбер, – хотя из уважения к вам я воздержусь, пожалуй, от резких слов, дабы не скомпрометировать вас.
– Думайте прежде всего о себе, монсеньёр, – улыбнулся молодой министр.
– У меня будет для этого предовольно времени…
– Согласен, – осторожно кивнул Лувуа.
– В Бастилии, – упрямо заключил суперинтендант.
– О господи, – вздохнул военный министр.
– Что поделать, сударь, я привык смотреть опасности в лицо, и могу открыть вам, как другу: лицо у неё тонкое, холодное и неумолимое, с воронёными глазами, – вдохновенно расписывал Кольбер колоритный облик герцога д’Аламеда.
– Именно это лицо сподвигло вас сегодня на столь яркое выступление? – ласково осведомился Лувуа.
– Я говорил только то, что думаю… нет – то, что неминуемо случится в ближайшее время, – ощерился суперинтендант. – Не завидую я вам, сударь: вам суждено стать последним великим канцлером Франции.
– Полноте, монсеньёр.
– Ну хорошо, хорошо, умолкаю, – недовольно пробурчал Кольбер, – ваша правда, господин де Лувуа: давайте примем лекарство по рецепту Людовика Тринадцатого и поскучаем, хорошенько поскучаем в ожидании… даже не знаю, чёрт подери, чего мне ожидать! Пожалуй, в Бастилию меня и впрямь не отправят.
– Ну, наконец-то!..
– А всё потому, что король в гневе не преминет вспомнить о моём низком происхождении и, за отсутствием у меня грамоты на дворянство, преспокойно отправит меня гнить в Шатле или Консьержери вместе со всяким сбродом.
– Ах, монсеньёр! – в отчаянии воскликнул Лувуа. – Вы же обещали: ни слова о короле. Не губите себя, прошу вас…
– Хорошо, хорошо, – нахохлился глава Совета.
И, помолчав, добавил:
– Однако господин д’Артаньян что-то задерживается.
– Господин д’Артаньян? – поразился Лувуа. – Так вы ожидаете графа, монсеньёр?
– Ну, о личной встрече мы не договаривались, – усмехнулся Кольбер, – но, учитывая то, что граф является капитаном королевских мушкетёров…
– Так вот же лишнее подтверждение вашей неправоты, сударь! – обрадованно вскричал Лувуа.
– О чём это вы? – насторожился суперинтендант, подаваясь тщедушным телом вперёд.
– Вот именно! – торжествовал военный министр. – Слушайте, монсеньёр: направляясь к вам, я повстречал в коридоре господина д’Артаньяна… Кстати, вы обратили внимание, что король, освободив Лозена, не вернул ему патента?
– И не вернёт, – нетерпеливо посулил Кольбер, – но говорите, говорите же, сударь!
– Итак, я встретил графа, мы обменялись приветствиями, и он, кстати, заметил, что заступает на дежурство у дверей её величества.
