– Вы чересчур порядочны, чтобы требовать чего-либо противного чести, и чересчур мудры – чтобы желать невозможного. Я внимательно слушаю вас, господин д’Аламеда.
– Браво, господин Кольбер! Вы великий человек. Будьте уверены: вы не раскаетесь в своих словах.
– Я слушаю вас, – повторил суперинтендант.
– Знаком ли вам исповедник её величества, сударь? – спросил Арамис.
– Вы имеете в виду преподобного Паскаля, монсеньёр?
– Именно его. Давно ли он состоит при королеве?
– Уже седьмой год.
«Иными словами – с того времени, как король начал крутить с Лавальер…» – подумал генерал ордена. Вслух же рассчитанно медленно произнёс:
– Так вот, любезный господин суперинтендант. Я желаю иметь право назначить королеве нового духовника.
– Боже мой! – вырвалось у министра, изумлённо уставившегося на посла.
«Что за бред!» – пронеслось в его голове: Кольбер уже сожалел о тех комплиментах, касающихся мудрости посла, которыми он поспешил наградить того.
– Не стоит волноваться, – поднял руку Арамис, – я же не требую немедленной замены, да и её величество возражать не станет.
– А-а! Это меняет дело.
– Не правда ли? К тому же его преподобие, кажется, не молод?
– О да, старик – шестьдесят пять лет, – ответил Кольбер, не сообразив, что названный священник – ровесник самого Арамиса.
Но тот лишь задорно вскинул голову и сказал:
– Значит, я могу рассчитывать на вашу помощь в случае кончины отца Паскаля?
– Само собой.
– И вы уверены, что король прислушается к вам?
– Вне всякого сомнения: ведь это я и рекомендовал преподобного Паскаля.
– Я верю в вас, сударь. Завтра по окончании переговоров вам будут вручены четыре миллиона ливров.
– Кто передаст мне их?
– Не всё ли равно кто? Главное – вы их получите.
– Верно. Но ведь…
– Вас что-то смущает, господин Кольбер?
– Не то чтобы… Но ведь ваша светлость ничего не получает взамен.
– Как так? А новый духовник её королевского величества? Разве душевный покой дочери Филиппа Четвёртого, моего благодетеля, не стоит четырёх миллионов?
– Безусловно, и я, поверьте, не отказал бы вам в этом и без денег, однако исполнение данного пожелания может затянуться на долгие годы, а мне бы хотелось…
– Пусть это не беспокоит вас, милостивый государь. Я, право, ценю вашу щепетильность, но, знаете ли, неисповедимы пути Господа. Просто не забывайте своего обещания, и предоставьте Богу решать, когда вам сдержать его.
И Арамис поднялся с ужасной улыбкой на устах, давая тем самым понять, что разговор окончен. Кольбер также встал и низко склонился перед герцогом. Он был спасён.
XIV. Замысел Арамиса вырисовывается
Посол покинул кабинет суперинтенданта, и тот же безмолвный помощник проводил герцога д’Аламеда до покоев, где его с нетерпением ожидал отец д’Олива. По взволнованному лицу своего преемника Арамис понял, что произошло нечто из ряда вон выходящее. Приложив палец к губам, он обвёл апартаменты красноречивым взглядом и сел рядом с монахом.
– О монсеньёр, – полушёпотом обратился к нему иезуит по-итальянски, – знаете ли вы, о чём в эти минуты рассуждают придворные короля Людовика?
– Могу себе представить, – тихим голосом равнодушно ответил генерал на чистейшем римском наречии, – наверняка о нас с вами, преподобный отец. Это так понятно: ведь не каждый день ко двору являются послы. Хотя, – улыбнулся он, – как раз испанские амбассадоры что-то зачастили, и это также прекрасный повод посудачить. В общем, они говорят о нас, не так ли?
– Нет, монсеньёр, не о нас с вами, а исключительно о вас.
– Странно. Я-то скорее склонен был полагать, что только о вас, преподобный отец, ибо вас-то они знают и помнят.
– Несмотря на это, персона Арамиса занимает их куда больше простого священника.
Впервые за годы своего всемогущества магистр общества Иисуса утратил самообладание.
– Какое имя вы сейчас произнесли? – спросил он внезапно изменившимся голосом.
Иезуит ощутил внезапно подступивший к горлу ком. Набравшись храбрости, он сказал:
– Я никогда не осмелился бы сказать то, о чём обязан молчать, но когда это имя обсуждается на каждом шагу решительно всеми…
– Как! – гневно воскликнул Арамис. – Значит, моя тайна раскрыта? Вы говорите, это знают многие?
– Все, монсеньёр, – неумолимо повторил д’Олива.
– Что вы слышали? – взяв себя в руки, снова тихо спросил генерал.
– К сожалению, немногое. Всё же из услышанного можно сделать определённые выводы.
– Какие?
– Я заключаю, что известно практически всё.
– Обо мне?
– О вас и о ваших старинных друзьях. Пока меня провожали сюда, я успел расслышать имена маршала д’Артаньяна и графа де Ла Фер…
Арамис стиснул зубы и смежил дрожащие веки.
– Дважды до меня донеслось имя кардинала де Реца и, кажется, название какой-то крепости.
Арамис широко распахнул глаза и быстро спросил:
– Шарантон?
– Точно так, монсеньёр. Теперь я вспомнил точную фразу: «битва под Шарантоном».
«Невероятно, – размышлял Арамис, – откуда могли узнать все эти бездельники про Шатильона? А про дуэль с коадъютором? Гонди слишком любит себя, чтобы хвастать собственным поражением. Чёрт возьми, да как они меня узнали, наконец? Не сам же Кольбер просветил их. Но если не он, то кто? Кто?..»
Словно проникнул в мысли генерала, монах промолвил:
– Не знаю, поможет ли это прояснить ситуацию, но один из придворных в разговоре с лейтенантом охраны сослался на графа де Сент-Эньяна.
– А! – воскликнул герцог д’Аламеда. – На Сент-Эньяна?
Иезуит утвердительно кивнул.
– Так, так… Я начинаю понимать.
– Правда, монсеньёр?
– О да! Его христианнейшему величеству вздумалось досадить мне, сделав историю моей жизни всеобщим достоянием.
– Досадить? Мне кажется, что для короля это…
– Слишком мелко, хотите вы сказать? Но не забывайте, преподобный отец, что нынешний король Франции подобен солнцу, дарящему свои лучи одинаково щедро и храмовой позолоте, и сточной канаве, не делающему различия между принцем крови и холопом. Людовик Четырнадцатый выше подобных предрассудков. Хотя… кто знает, возможно, это сделано им с единственной целью обезопасить себя.
– Но каким образом?
Метнув быстрый взгляд на иезуита, Арамис бесстрастно отвечал:
