– Не премину сообщить господину Кольберу о ваших суждениях, весьма для него лестных. Я сейчас направляюсь к нему.
– Буду премного благодарен, сын мой…
Приняв благословение священника, Лувуа вошёл к Кольберу, застав того за изучением географической карты. Обратив к молодому вельможе почти улыбающееся лицо, министр дружелюбно молвил:
– Не подлежит сомнению, что в эти утренние часы господина военного министра привело ко мне какое-то неотложное дело?
– Разве это настолько очевидно?
– Я уже немолод, господин де Лувуа, и давно читаю в людских сердцах не по слогам. А когда вижу, что блестящий придворный, занимающий один из высших государственных постов, заходит в кабинет такого человека, как я, то вправе же я заключить, что совершает он это не забавы ради. Что, не так?
– При всём моём уважении, монсеньёр, это лишь половина правды. Я всегда, поверьте мне, очень высоко ценил возможность общения с вами…
– Вы льстите старику, сударь. Это чересчур благородно с вашей стороны.
– Нет, не говорите так. Если бы мне вздумалось улестить суперинтенданта, я бы уж сумел подыскать комплименты поцветистее. Теперь же я говорю лишь то, что думаю.
– Пусть так. Спасибо за искренность, но вы тем не менее не станете отрицать, что у вас ко мне дело?
– Не стану, монсеньёр, это так.
– Дело государственной важности, полагаю? – уточнил Кольбер с тем оттенком снисходительности, который так легко выдать за вдумчивость.
Лувуа попался на удочку, но всё же заметно покраснел. Глядя прямо в глаза министру финансов Людовика XIV, он твёрдо произнёс:
– Судите сами, монсеньёр: не так давно вы ставили это дело на одну доску с военно-политическим союзом двух стран.
– А-а, вот вы о чём…
– Вам угодно было вспомнить, о чём идёт речь, не правда ли?
– Нет, господин де Лувуа.
– Нет? – с нажимом переспросил военный министр.
– Разумеется, нет, ибо я никогда и не забывал об этом. Итак, вы честно выполнили свои обязательства и теперь требуете от меня того же?.. Что ж, справедливо.
– Я совсем не то хотел сказать, господин Кольбер, – сокрушённо покачал головой Лувуа, – от подобных формулировок, право, веет холодом.
– Что делать, я – финансист. Бросьте, господин де Лувуа, не сердитесь: знайте, я по-прежнему принимаю ваши заботы близко к сердцу.
– Правда?
– О да. Но ответьте мне…
– Что, монсеньёр?
– Отчего вы вспомнили об этом именно сегодня?
Лувуа на секунду смешался, затем с трудом выговорил:
– Но… ведь теперь, когда испанские дела улажены…
– Сегодня?
– Когда голландская кампания завершена или почти завершена…
– Сегодня, господин де Лувуа?!
– Когда определены сроки мирных переговоров…
– Прекратите, господин де Лувуа! На вопрос о личных ваших переживаниях нет нужды отвечать лекцией о внешнеполитическом положении Франции: для этого я располагаю отчётами вашего ведомства и этой картой. Так что же?
– Извольте, монсеньёр, я буду прям: мне претит сама мысль о том, что я в недалёком будущем вынужден буду обратиться к Лозену: «ваша светлость». Достаточно ли это откровенно?..
Положа руку на сердце, вовсе это не было откровенностью со стороны Лувуа: притчей во языцех стало при дворе Короля-Солнце более чем вольное обращение министра с герцогами и пэрами. Не пытаясь умалить заслуг главы военного ведомства, признаем, что действовал он при этом, руководствуясь не честолюбием даже, а банальным тщеславием. Один пример: свои письма к герцогам Лувуа с некоторых пор начинал обращением «сударь» вместо принятого «монсеньёр». И поскольку такой номер прошёл сначала с одним, а потом и со вторым, и с третьим герцогом, не встречая сопротивления со стороны сиятельных особ, данный обычай укоренился в Совете: примеру молодого сановника охотно последовали и другие государственные секретари. Не исключая, кстати, и господина Кольбера, который тем не менее отвечал коллеге:
– Вполне откровенно, этого я и ждал. Запомните на будущее, что мы сможем добиться куда большего, не скрывая друг от друга хотя бы своих целей, благо они у нас общие.
– Запомню.
– Чудесно! Вернёмся к нашему гасконцу. Он, само собой, далеко не д’Артаньян, однако храбрости ему не занимать, равно как и королевского расположения. Впрочем, что я говорю вам об очевидных вещах?
– Но ведь…
– Знаю, знаю, – поморщился Кольбер, – только не надо вновь напоминать мне о данном слове. Разрази меня гром, вы же мой компаньон в этом деле, а не кредитор. С компаньонами же я всегда безукоризненно честен. До конца.
– Я ни на минуту не усомнился в вас, монсеньёр!
– В самом деле? – пожал плечами суперинтендант. – Выходит, мне показалось. Неважно. Остановить барона можно…
– О-о!
– Да-да, можно, несмотря на его триумфальное шествие по ступеням трона.
– Но, господин Кольбер, его величество благоволит к Лозену и, по слухам, вот-вот даст своё согласие на его помолвку с принцессой.
– Ах, господин де Лувуа, если бы все слухи сбывались, ваш покорный слуга был бы уже давно оскоплён, обезглавлен, колесован, четвертован и сожжён. Что есть слух? Немилосердно преувеличенный пьяный бред лакея или раздутая выдумка пажа? Полноте! К тому же, фавор – явление зыбкое и преходящее.
– Но им нельзя пренебречь, – возразил Лувуа.
– Верно, но разве я обещал, что опала де Лозена воспоследует немедленно? Нет, господин де Лувуа, свалить фаворита – дело нелёгкое, не то что свести Францию с Испанией. Следует набраться терпения и ждать.
– Ждать! Но чего же?
– Случая – лучшего из всех помощников.
– Разумно ли полагаться в подобном деле на случай? – усомнился помрачневший министр.
– Почему бы и нет, коль скоро пресловутый случай будет любовно и тщательно взлелеян и выпестован в этих стенах?
Сказав это, Кольбер со значением посмотрел в глаза Лувуа. Этот пронзительный взгляд выдающегося государственного мужа обещал больше, чем то, на что могло рассчитывать честолюбие всех членов Совета. Сразу уверившись в неизбежном исполнении всех, не вполне ещё понятных ему замыслов, молодой военный министр грациозно поклонился.
– А теперь мне нужна ваша помощь, – прервал паузу Кольбер.
– К вашим услугам, – откликнулся Лувуа.
– Сделайте милость, скажите мне… Нет, погодите. Вы понимаете, что это строго конфиденциально?
– Я всё понимаю, сударь, – улыбнулся Лувуа.
– В таком случае скажите: с момента вашего назначения рассматривалась ли в штабе возможность столкновения с испанцами?
