– Благодарю. Ты настоящий друг, Пегилен, да к тому же верный страж моей фамильной гордости, – усмехнулся де Гиш.
– Довольно лести, граф, я, право, смущён! – важно заявил капитан мушкетёров.
– Итак?
– Итак, главный распорядитель празднеств, высокочтимый господин суперинтендант, устраивает завтра большую охоту.
– А! Охота?
– На сей раз всё по-настоящему, не то что у тебя с де Вардом. Загонщики, доезжачие, гончие, главный ловчий – всё как положено. Только, умоляю, постарайся завтра вооружиться чем-нибудь посерьёзнее пары дуэльных пистолетов.
– Обещаю взять три пистолета.
– Вот это дело! Этак ты снова станешь центром всеобщего внимания и обожания. Подумать только, каким ангелом становится человек на смертном одре! Я нисколько не стремлюсь умалить твоих достоинств и добродетелей, но чёрт возьми!.. Когда на пятый день твоего… э-э… охотничьего недуга дамы восклицали «Святой Гиш!», – это был уже перебор, милый мой.
– Что не мешало им по выздоровлении восстановить в памяти дополненный список моих грехопадений, – улыбнулся де Гиш.
– Одно немыслимо без другого! В каждом херувиме, знаешь ли, заключена частица дьявола, да и у чертей по воскресеньям, бывает, немилосердно зудит между лопатками. При дворе грешник куда популярнее монаха, тебе ли не знать этого? Вот и получается, что ты был героем целых два месяца; но теперь очередь других, возможно даже – моя. Будь же заправским игроком, дай шанс менее удачливым соперникам.
– Не себя ли ты величаешь неудачником, Пегилен? В таком случае поздравляю: ты скромен, как Иосиф. Тебе, королевскому фавориту, капитану мушкетёров, преемнику великого д’Артаньяна, не хватает ещё и славы мученика? Недурно!
– Ах, между мною и моим предшественником есть три существенных различия.
– Каких же, барон? Сделай милость, объясни мне эту загадку.
– Охотно. Как я уже говорил, есть три различия, и вот первое из них: я не граф.
– Это святая истина, пока ты не граф, – кивнул де Гиш, – далее?
– Во-вторых, я – не маршал Франции.
– Однако даже сам господин д’Артаньян стал им лишь в последний день жизни, – заметил де Гиш, – в то время, замечу, он несколько превосходил тебя возрастом. Я не ошибаюсь?
– О нет, маршалу и впрямь было шестьдесят лет.
– Следовательно, у тебя в запасе ещё лет тридцать беспорочной службы.
– Думается, это так, хотя тот же маркиз дю Плесси – мой ровесник, а ему звание маршала было пожаловано сразу вслед за д’Артаньяном. Но, как бы то ни было, ты проливаешь бальзам на мои раны, граф, хотя есть ещё одно…
– Ах, да!
– Третье различие.
– Я весь – уши, капитан.
– Третье различие… на сей раз утешить меня не удастся даже тебе…
– Послушаем, Пегилен.
– Итак, третье и главное различие между мною и покойным маршалом заключается в том, что я – не д’Артаньян, – закончил де Лозен с самой скорбной миной.
– Действительно, тут уж ничего не попишешь! – воскликнул де Гиш, не в силах удержаться от смеха. – Довольствуйся тем, что ты – гасконец, как и он, милый друг. И ради того чтобы ты не был столь безутешен, ибо это – горе непоправимое, я…
– Ты?..
– Согласен оказать тебе услугу.
– Какую именно?
– На завтрашнюю охоту я возьму с собой отменный карабин.
– Здорово!
– Таким образом, я окажусь в безопасности, а тебе будет предоставлена полная возможность картинно дать растерзать себя клыкам… Кстати, кого собираются затравить?
– Грозу окрестных селян – волков.
– Значит, клыкам серого хищника. Это будет потрясающе! Скажи, ты доволен?
– Насколько может быть доволен смертный! Я благодарен тебе, мой верный товарищ, ты снова, в который раз, жертвуешь собой, уступая мне лучшую долю. Сердце моё переполняет признательность.
– Ещё бы! Умереть на глазах у короля, можно даже сказать – за короля! О, не удивлюсь, если тебя посмертно сделают герцогом и пэром. Вперёд, мушкетёр!
Сотрясаясь от хохота, Лозен сделал шаг назад, намереваясь отвесить де Гишу шутливый поклон. При этом он едва не сбил с ног человека, спешившего куда-то и оказавшегося в этот момент на пути энергично-грациозного движения гасконца. Ощутив толчок, Пегилен порхнул в сторону и обернулся, готовый принести извинения даме и сделать замечание мужчине. Но, встретив ледяной взгляд бездонных серых глаз, невольно сник и почтительно поклонился:
– Прошу простить мне мою неловкость, преподобный отец.
– Не стоит, господин барон, – сдержанно отозвался д’Олива, – вы ничуть не потревожили меня. Наоборот, кажется, это я помешал вашей оживлённой беседе. Это так, господин граф? – обратился он к де Гишу.
– Что вы, отче! – поклонился и граф. – Мы с бароном рассуждали о самом заурядном предмете…
– Об охоте, – вставил де Лозен.
– Прекрасно, – бесстрастно молвил иезуит.
– Но ведь церковь, кажется, порицает охоту? – разошёлся Пегилен, не обращая внимания на сдерживающий жест друга.
Гасконцу вдруг стало неловко от того, что он на секунду смешался при виде испанского посланника, и теперь он старался поставить самого проповедника в неловкое положение.
– Охота есть занятие мирское и тщетное, – отвечал д’Олива, – но, уж конечно, более угодное Господу нашему, нежели праздные, суетные забавы, царящие вокруг.
– Выходит, скоро мы совершим богоугодное дело, почти священнодействие. Лично я намерен возложить на алтарь никак не меньше трёх пожирателей упитанных агнцев.
Отец д’Олива молчал: казалось, поток богохульств, извергаемый бароном (и на который, заметим, бравый капитан никогда не отважился бы в присутствии французского священника), совсем не задевает его (да так оно, в сущности, и было).
Обстановку разрядил де Гиш, громко сказав:
– Дело в том, что на завтра назначена охота на волков, преподобный отец.
– Я не слыхал об этом, – откликнулся монах, впервые обнаруживая интерес к собеседнику.
Де Гиш почувствовал себя не в своей тарелке:
– Но… разве не видитесь вы с господином суперинтендантом?
– Очень часто: в последний раз мы расстались три часа назад.
– В этом всё дело. Известию об охоте чуть больше часа.
– Понятно, господин граф, благодарю вас. Прощайте, господин барон, – бросил он Пегилену.
– Прошу вас, благословите охотников, отче, – попросил де Гиш, стремясь до конца загладить выходку приятеля.
Исполнив его просьбу, д’Олива удалился. Глядя ему вслед, граф сказал капитану:
– Что это на тебя нашло?
