В настоящее время он склонился над ворохом отчётов Ост-Индской компании, а потому взору вошедшего без стука молодого человека лет тридцати, одетого в прекрасный лиловый костюм, предстала только макушка косо сидевшего парика. Потом хозяин кабинета поднял голову, и его чёрные глаза привычно испытующе взглянули на визитёра. Почти сразу лицо его смягчилось, а сам он постарался придать своему низкому хриплому голосу дружелюбные интонации:
– А, это вы, господин де Лувуа! Благодарю вас, что постарались явиться так скоро.
– Я узнал, что вам было желательно встретиться со мною, монсеньёр, – спокойно отвечал молодой человек с легко уловимым почтением, которое даже он, военный министр Людовика XIV, должен был оказывать всесильному господину Кольберу.
Итак, в этом неуютном кабинете, среди многочисленных шкафов и бюро, встретились два фактических руководителя внутренней и внешней политики Франции. И если один из них уже успел проявить себя в качестве государственного мужа, то второму только предстояло пройти тернистый путь от членства в Совете до места в истории. Однако уже теперь, спустя лишь несколько месяцев со своего назначения, Франсуа Мишель де Лувуа был одной из ярчайших фигур царствования Людовика XIV. А для того чтобы достичь этого положения в то время, когда свет Короля-Солнце затмил сонм придворных светил, мало было славы талантливого полководца. Пожелай Лувуа довольствоваться ею, он мог бы занять любую нишу между Тюренном и Гишем. Но он, будучи сыном самого Летелье и возглавив усилиями последнего военное ведомство, тут же оценил обстановку и приложил все старания, чтобы намертво привязать себя к новому назначению сложнейшей паутиной всевозможных реформ. К чести его необходимо признать, что нововведения в целом были направлены на усиление французской армии, хотя большинство генералов придерживались иного мнения. Что до солдат, то пехотинцы сыпали проклятиями и возносили горячие молитвы, требуя от небесного командования низвергнуть хоть какой-нибудь огонь на голову бездельника, заставляющего их маршировать в ногу не только на парадах.
Но, несмотря на всю сложность взаимоотношений министра с подчинёнными, двор упорно твердил о том, что, будь Лувуа назначен годом раньше и не лишись армия маршала д’Артаньяна в самый судьбоносный момент кампании, Франция извлекла бы из этой войны гораздо больше выгод. Что до хозяина кабинета, то суперинтендант финансов пользовался не большей любовью при дворе, чем Лувуа в войсках. При этом же он делал своё дело куда лучше, а результаты его деятельности были пока куда нагляднее, чем успехи будущего «железного министра». Если при Фуке из приблизительно восьмидесяти четырёх миллионов годового дохода лишь тридцать один миллион поступал в казну, то всего за семь лет деятельности Кольбера эти поступления утроились.
И хотя доходы государства были в конечном счёте доходами правящего класса, сами дворяне не только не были признательны «господину Северному Полюсу», как прозвали министра за его холодность, но и всеми доступными и безопасными для себя способами стремились выразить ему своё пренебрежение. Но поразительнее всего было то, что всемогущий чиновник с непонятной робостью относился к сословному предубеждению: он был достаточно смел, чтобы сокрушить такого колосса, как Фуке, но терялся перед нахальством самого мелкого дворянчика. Ибо Фуке, несмотря на громадное состояние и политический вес, был при всём том таким же безродным выскочкой, как он сам, имевшим, правда, непозволительную дерзость сделаться богаче обладателей древних фамильных гербов. Что поделать, у каждого свои слабости, и Кольбер всего лишь платил дань чванному веку.
Несмотря ни на что, с членами Совета Кольбер держал себя как начальник, вполне оправдывая своё негласное звание первого министра. А потому, широким жестом пригласив Лувуа раcположиться в кресле, так повёл разговор:
– Мне стало известно, господин де Лувуа, что очередная ваша инициатива не встретила понимания его величества.
– Вы, по-видимому, осведомлены об этом лучше меня, сударь, – не моргнув глазом, сказал Лувуа, – его величество до нынешнего дня поощрял все мои начинания.
– О, я нисколько не сомневаюсь в ваших способностях, господин де Лувуа, – улыбнулся Кольбер, – и вы могли заметить, что я употребил слово «понимание», а не «поощрение».
– Если мне соблаговолят уточнить, о какой инициативе идёт речь… – озадаченно начал молодой министр.
– Да пожалуйста, сударь, – пожал плечами суперинтендант, – я говорю о вашем предложении отменить практику продажи офицерских должностей, ослабляющую армию во время военных действий. Отменить вовсе либо согласовывать каждое назначение с военным ведомством, то есть непосредственно с вами.
– Ах, это, – облегчённо вздохнул Лувуа, – но уверяю вас, монсеньёр, что вы ложно осведомлены: его величество полностью одобрил эту мысль.
– Ну разумеется, разумеется, – изрёк Кольбер тоном, сочетавшим недоумение, усталость и почти неприметное раздражение. Едва изменившимся голосом он размеренно произнёс:
– Однако ранее у меня сложилось твёрдое убеждение в том, что оттенки любого рода в ходу при дворе, и дворяне отменно понимают значение каждого слова. Поэтому я позволю себе вновь напомнить вам о разнице между одобрением и пониманием, ускользнувшей, видно, от вашего внимания, господин де Лувуа.
Заканчивая фразу, хозяин кабинета сделал такое ударение на частице «де», означающей принадлежность к высшему сословию, что Лувуа, и без того порозовевший от последних слов, просто вспыхнул. Кольбер тем временем продолжал:
– Знаете ли вы, сударь, о новом назначении, сделанном его величеством сегодня?
– Нет, мне ничего об этом не известно, ваше превосходительство, – покачал головой военный министр.
– Это понятно – патент подписан немногим более часа назад. Впрочем, учитывая характер назначенного, вы сможете узнать эту новость у любого лакея, когда выйдете отсюда.
– Но, так как вам, сударь, видимо, есть что добавить к этому известию, я предпочитаю услышать его от вас, – попытался улыбнуться Лувуа.
– С превеликим удовольствием, сударь. Но прежде позвольте спросить вас: подразумевались ли в числе офицерских должностей и те из них, что принято называть придворными?
– Непременно, и даже прежде других.
– Это понятно. Значит, в их число входит и должность полковника швейцарцев?
– Конечно.
– И начальника охраны?
– Бесспорно.
– А также должность капитана королевских мушкетёров?
– О, разумеется, монсеньёр. Но к чему все эти расспросы?
– Меньше всего я жажду попусту отнимать ваше драгоценное время, господин де Лувуа. Но, как вы справедливо заметили, я счёл своим долгом первым уведомить вас о том, что одна из высших офицерских должностей Французского королевства…
Лувуа напрягся в ожидании.
– …должность, которую считают выше пэрства… – продолжал Кольбер, словно не замечая реакции собеседника.
