«Хотел бы я, чтоб это было так, – мысленно вскричал обливающийся холодным потом Маликорн, боясь шевельнуться, – к сожалению, ишь ты! Выползти, что ли, к ним и порадовать дорогого принца?..»
– Простите, но я продолжаю настаивать на своём неведении, – услышал он нетерпеливый голос Генриетты, – и если даже это кокетство, то совсем чуть-чуть. Я действительно не помню такого случая, чтобы…
– Позвольте помочь вашей памяти, – вкрадчиво сказал герцог, к которому вернулось всё его невеликое самообладание. – Скажите честно, вы находите мою жизнь вполне счастливой?
– Что? – вырвалось у принцессы.
– Да-да, вы не ослышались. Какую оценку могли бы вы дать моему существованию? – с надрывом спросил Филипп.
– Но кто же способен объять разумом счастье принца лучшей в мире державы? – улыбнулась принцесса.
– Это так, – надменно согласился герцог.
– Я ответила на вопрос вашего высочества?
– Ответили, сударыня, а теперь на него же отвечу я.
– Вы доставите мне небывалое счастье, обнаружив сходство во мнениях касательно благоденствия вашего высочества.
– Сожалею, сударыня, – покачал головой брат короля.
– Как?! Вы несчастны, друг мой?
– Несчастнее беднейшего из моих слуг, не имеющего ни хлеба, ни крова, ни постели! – воскликнул Филипп, закрывая глаза.
«Последнее явно обо мне», – подумал Маликорн, лёжа на жёстком паркете.
– Как это возможно, сударь? – с почти искренним удивлением спросила герцогиня Орлеанская.
– Это стало возможным, дорогая, благодаря вашему, вполне допускаю, невольному подвижничеству.
– Угодно ли вам будет объясниться?
– О да. Я несчастен, ибо одинок: одинок не оттого, что вы стараетесь избегать моего общества – слава Богу, я сделался более чем непритязателен в этом. Говорю о другом: у меня, сударыня, у брата короля Франции, нет друзей.
– Да так ли это?
– Перестаньте! – рассерженно бросил принц. – Это так, и вам всё вышесказанное известно не хуже моего. Да, у меня нет друзей, и нет их по вашей милости. Карты на стол, сударыня, отвечайте: разве это не так?
– Что вы имеете в виду, сударь?
– Хотите, чтобы я сказал это вслух? Хотите этого?
«Давай уж, коли начал», – поощрил его про себя Маликорн, начинающий проявлять живой интерес к семейной сцене.
– Так я скажу, сударыня. Я лишился друзей в тот самый день, когда вы, став жизненно необходимой королю в канун голландской кампании, выторговали у него ссылку моих приближённых, которые – не знаю уж, чем именно – вас не устраивали. А заодно – видимо, дабы подсластить пилюлю – вернули из изгнания другого моего дворянина. Кажется, это был… ну да, верно – де Гиш!
«Дело принимает крутой оборот: сарказм – оружие серьёзное», – промелькнуло в голове Маликорна.
– Не знала, что при французском дворе дамам запрещено беспокоиться о собственной безопасности, а невестке короля – оберегать свою честь, – парировала Генриетта.
– Да как же и когда шевалье де Лоррен посягал на вашу безопасность или честь?! – взвился принц.
– Я знаю, что говорю, Филипп, равно как и то, что и теперь я не чувствую себя защищённой, ибо призрак этой зловещей личности постоянно витает возле вас, где бы вы ни находились.
– Зловещая личность, как вы изволите выражаться, между прочим, мой лучший друг, – процедил принц.
– Весьма сожалею, ваше высочество, но ваш лучший друг является по роковому стечению обстоятельств злейшим моим врагом. Как же тут быть?
«Вот это я и пытаюсь выяснить уже две недели… Действительно, как тут быть?» – подумалось Маликорну, уже начинавшему находить некоторые прелести в лежании под кроватью. В конце концов, это же альков его невесты, а слух его услаждают дети Людовика Тринадцатого и Карла Первого – не так уж плохо он устроился…
– Как быть, спрашиваете вы? – неожиданно миролюбиво переспросил принц. – Вот об этом я и хотел поговорить с вами… вы позволите?
– Значит, мы добрались наконец до сути? – уточнила принцесса.
– Именно так.
– Тогда прошу вас.
– Сударыня, в вашей воле вернуть мне душевный покой и полноту жизни. Будем откровенны: вы живёте в своё удовольствие, живёте сегодняшним днём, и этот день радует глаз и красками, и событиями, которые в эти краски окрашены.
– Допустим, – осторожно кивнула принцесса.
– Ах, не думайте, что я упрекаю вас в этом! Нет, я очень рад за вас, но, признаться, подчас я сильно завидую вам…
– Завидуете?
– Да, завидую, – развёл руками Филипп, – и даже часто: всякий раз, когда вижу вас смеющейся.
– Ба, так вы, выходит, сгораете от зависти дни напролёт, сударь, – от души рассмеялась Генриетта, – ну разве так можно?
– А вы спросите об этом себя, спросите! Неужели допустимо, что муж, как бы к нему ни относились, обречён на скуку и одиночество? Вы, Генриетта, такая добрая и великодушная, скажите, разве так можно?
– Неужто нет у вас маркиза д’Эффиата?
– Гм-м… он как раз вчера куда-то уехал…
– Без вашего ведома? – недоверчиво спросила принцесса.
– Да, я… ума не приложу, куда он запропастился… Разве в нём дело? Разве д’Эффиат способен заменить мне старых моих друзей?
– Кого вы разумеете, говоря о старых друзьях?
– А вы не догадываетесь?
– Я так и думала. Де Лоррен, везде и всюду этот Лоррен!
– А что прикажете мне делать? Мы вместе росли и воспитывались бок о бок до тех пор, пока судьбе в вашем лице не вздумалось разлучить нас!..
– Иногда я думаю, ваше высочество, зачем вообще вы женились на мне? – негодующе спросила Генриетта. – У вас был ваш треклятый шевалье, к которому вы и сейчас привязаны больше, чем ко мне и нашей дочери, был де Вард и вообще целая толпа приятелей. К чему вам понадобилась ещё и жена?..
– Не будем об этом, – остановил её принц.
Ах, с каким наслаждением он бросил бы ей в лицо, что никогда не желал их свадьбы, что она была навязана ему матерью и Мазарини. Но не следовало оскорблять супругу, которая вполне способна тут же нажаловаться королю.
– Честно говоря, я не понимаю, чего вы от меня добиваетесь, – устало заметила принцесса.
«А вот я, похоже, начинаю догадываться, – пронеслось в голове у Маликорна, – вот я и отработал поместье Монтале…»
– Я скажу, чего, сударыня, – с лёгким поклоном сказал Филипп.
– Сделайте одолжение.
