– Я прошу… заметьте, ваше высочество – я покорно прошу обратиться к его величеству с просьбой о возвращении шевалье на родину, пусть даже не ко двору, а в своё поместье. Вам он не откажет… по крайней мере, сейчас.
– Ну что ж… Возможно, вы правы, сударь.
– Правда? – поднял голову оторопевший от радости герцог.
– Правы в том, что король не откажет мне… не отказал бы мне, сойди я с ума и попроси его об этом. Разумеется, я этого не сделаю, – твёрдо заключила принцесса.
Филипп с детства умел по голосу распознавать твёрдые решения, и внутренний голос подсказал ему безошибочно, что тут он столкнулся именно с таким решением. Но это не помешало ему вспылить:
– Не сделаете? А, собственно говоря, почему?!
– Это невозможно, ваше высочество, – просто отвечала Генриетта Английская, прямо глядя в глаза мужу.
– Да почему, почему же? – заскрежетал зубами принц, топнув ногой в нескольких дюймах от головы Маликорна, доведя того до полуобморочного состояния.
– Да потому, что я склонна и впредь оставаться настоящей принцессой вместо того, чтоб вернуться к роли вечно униженной жены принца.
– Клянусь, что этого не случится, Генриетта, клянусь вам в этом своей честью, – горячо заверил её Филипп.
– Не нужно клятв, друг мой, ведь гораздо проще вовсе не вводить вас в искушение. Я не покорюсь вашему требованию.
– Просьбе… – почти умоляюще поправил её герцог.
– Значит, я не выполню вашей просьбы, – последовал ледяной ответ.
Повисло гробовое молчание, в продолжение которого Маликорн, не видевший происходящего, переживал тысячу смертей: ему почудилось, что его присутствие обнаружено, и принц только прикидывает, как ловчее пронзить шпагой непрошеного свидетеля. Но затем, восстановив в памяти начало задушевного разговора, он пришёл к выводу, что для данного мероприятия герцог Орлеанский скорее пригласит де Маникана, ожидающего на лестнице, а уж Маникан-то найдёт возможность исхитриться и лишь ранить своего друга. Неспешный ток малоприятных мыслей был грубо прерван голосом принца, в котором неожиданно прозвучали стальные нотки:
– Я разочарован, Генриетта. Отныне вы не можете упрекнуть меня в том, что я не старался достичь соглашения с вами. Бог свидетель, я предпринял такую попытку, и… я очень разочарован…
«Ну, допустим, в свидетели, помимо Всевышнего, можно со спокойной совестью призвать и меня, но, чёрт побери, надеюсь, разочарование не выльется в нечто большее и худшее? Арнольф и Агнес – это здорово, но Отелло и Дездемона – уже хуже…» – размышлял Маликорн.
Как мы видим, королевский шпион был вполне сведущ в литературе туманной родины принцессы Генриетты.
– Я и сама раздосадована тем, что не сумела помочь вашему высочеству, – учтиво ответила принцесса.
– Наступит день, и вы пожалеете об этом, сударыня, – мрачно улыбнулся брат короля. – Сегодня вы могли уступить моей просьбе и продолжать жить…
– Что вы говорите, сударь? – побледнела герцогиня Орлеанская.
– Продолжать жить так, как жили, – невозмутимо нашёлся Филипп, – теперь не рассчитывайте на это.
– Вы угрожаете даме, сударь?
– А почему бы и нет? Я ребёнком не раз слышал историю про людей вполне благородных, которые беспощадно расправились с женщиной, отравлявшей им жизнь. Помнится, она была англичанкой; так вот, ей отсекли голову. Отчего же я не могу лишить вас… хотя бы некоторых удовольствий?
– Не стесняйтесь, ваше высочество, – презрительно усмехнулась принцесса. – Прошу вас лишь об одном.
– Послушаем.
– Позвольте мне сейчас уйти. Думаю, я сказала и услышала всё, что была должна. Могу ли я теперь считать себя свободной?
– Пожалуй… Идите, сударыня, у вас ведь есть дела… пока.
И, круто развернувшись на высоких каблуках, принц стремительным шагом покинул комнату. Спустя пару минут за дверью скрылась и принцесса, но Маликорн так и не решился покинуть своё убежище, пока Монтале, вернувшись в комнату, не обнаружила его спящим под кроватью.
XXXV. Д’Артаньян и де Вард
Чувства, испытанные молодой женщиной при виде ноги, не слишком грациозно торчащей из-под алькова, были далеки не только от восторга, но даже и от веселья. С трудом подавив испуганный крик, но поддавшись природному любопытству, осторожно приподняв полог, она обнаружила скорчившегося на полу Маликорна. Не на шутку разозлившись, она сердито топнула ножкой, нимало не заботясь о чутком сне своего наречённого.
– Ах, милая Ора, вы явились спасти меня…
– Разве что от пролежней, горе моё; что это вы искали под кроватью?
– Я? Я… устал и просто решил отдохнуть немного в ожидании вас.
– Как мило! – едко заметила Монтале. – А вы так обычно и поступаете, являясь в гости?
– То есть? – не понял заспанный Маликорн.
– Ну да, стоит лакею отправиться доложить о вашем приходе, как вы, неизменно экстравагантный, тут же забираетесь под стол, под кушетку, под диван, за шкаф, наконец, и уже оттуда приветствуете хозяина, доставив ему предварительно ни с чем не сравнимое удовольствие поискать вас.
– Умоляю, Ора, не смейтесь, – прервал её молодой человек, – тут, право, не до смеха…
Монтале, знавшая Маликорна как себя, мгновенно уловила волнение, столь непривычное в его голосе, а потому сразу насторожилась. Распорядитель дворцовых покоев герцога Орлеанского, сменив наконец своё нелепое расположение на более общепринятое, сбивчиво, но довольно толково изложил невесте содержание разговора принца с принцессой. Внимательно выслушав его, Монтале заключила:
– Подозреваю, что Мадам в большой опасности.
– Ого, вы подозреваете? Что до меня, то я в этом убеждён!
– Кричите тише.
– Бояться нечего: ведь беседовали же здесь их высочества в полном спокойствии. Поздравляю, милая Ора: ваша комната, оказывается, самое безопасное и потаённое место во дворце.
– Да, она могла бы стать подлинной исповедальней, не будь тут алькова. Везде-то вы распускаете свои большие уши, господин де Маликорн!
– Ну, уж на сей-то раз всё вышло случайно, уверяю вас.
– И весьма кстати. Теперь мы знаем, что делать, правда?
– Да ну? Я так понятия не имею. Если у вас есть идеи – скажите, буду счастлив услышать.
– Да как вы можете?! Нашей госпоже, принцессе Генриетте, грозит гибель, а вы, дворянин, бездействуете? Стыдитесь, де Маликорн!
– Позвольте, Ора, кто ж толкует о гибели? – забормотал пристыженный Маликорн.
– А вы до того прямолинейны, что вам всё возьми да и выложи безо всяких околичностей? Разумеется, герцог не скажет супруге: «Сударыня, великодушно извините, но я вас убью». Надо же собственную голову иметь на плечах! Хотя… погодите, – остановилась вдруг Монтале, будто осенённая неожиданной мыслью, – а может, вы попросту испугались?
