– Управляющий гостиницы «Храбрый петух» в Морле, – взвизгнул убийца.
Вздохнув, Арамис сожалеющим тоном произнёс:
– Мне это ни о чём не говорит, мерзавец, и раз тебе нечего больше сказать нам…
– Нет, я скажу! – заорал наёмник. – Этот Гобер отсчитал нам тысячу луидоров за то, чтобы мы расправились с герцогом д’Аламеда – это вы… вы, я думаю?
– Я, я. Так что же?
– Мы проследили за вашей каретой от Морле и… и…
– Что вы сделали?
– Обстреляли её по дороге… да-да, обстреляли.
Многозначительно посмотрев на д’Артаньяна, побледневшего не столько от того, что было сделано и сказано, сколько от того, что им предстояло услышать, Арамис продолжал допрос:
– Это всё? – сухо спросил он.
– Нет. Я знаю ещё кое-что, – завыл наёмник.
– Говори, облегчи душу.
– Этот Гобер… он намекал Дюпре…
– Дюпре?
– Это тот, кого убил ваш слуга, вон он валяется располовиненный.
– Что же говорил Гобер Дюпре – вашему главарю, как я понял?
– Да, он был нашим вожаком… ему-то и досталось больше всех.
– О чём он беседовал с Гобером? – нетерпеливо спросил Арамис.
– Гобер говорил, что приказ убить вас исходил от одного важного вельможи – королевского приближённого.
– Лестно, – нахмурился герцог д’Аламеда, вторично бросая взгляд на д’Артаньяна, стиснувшего кулаки. – Имени этого вельможи ты, конечно, не знаешь? – вздохнул он.
– Знаю! – закричал убийца, заметавшись по полу. – Знаю, я слышал, я скажу, назову его вам!
– Слушаю.
– Это капитан мушкетёров господин де Лозен!..
Выкрикнув имя, он заскрежетал зубами от обуревавшего его животного страха. Бегая обезумевшим взглядом по комнате, он всюду встречал лишь трупы и кровь…
Помолчав, Арамис промолвил:
– Считай, что ты спас свою душу, человек.
– Спасибо, спасибо, монсеньёр, – скривившись, залебезил тот.
– Но только душу, – строго уточнил Арамис.
Убийца дико уставился на него.
– Как духовное лицо, я отпускаю тебе грехи твои. Если бы ты мог знать, кто принял твою исповедь, то умер бы счастливым…
– Я не хочу умирать! – заорал убийца страшным голосом, от которого кровь стыла в жилах. – Я не хочу умирать, вы обещали не убивать меня, вы обещали сохранить мне жизнь! Вы… вы обещали!!!
– Ты бредишь, негодяй! – холодно прервал его герцог д’Аламеда. – Я вовсе ничего не обещал тебе. Покойся с миром…
С этими словами он хладнокровно выстрелил, и последний убийца с раздробленной головой повалился на спину. Грохот выстрела пробудил д’Артаньяна от задумчивости, он испытующе посмотрел на Арамиса.
– Это было необходимо, сын мой, – бесстрастно сказал герцог, – иначе до короля могло дойти, что ты узнал о его коварстве. Я не мог допустить этого, ты понимаешь?
Д’Артаньян кивнул:
– Я понимаю, герцог. Понимаю…
– Прекрасно. Ты слышал, что сказал этот подонок: твой командир… да-да, твой командир, Пьер, чуть не отправил на тот свет и меня, и тебя, хотя последнее, думаю, планом не предусматривалось.
– Пегилен… Барон де Лозен – убийца, – прошептал д’Артаньян.
– Это тебя огорчает, не так ли? Ты, как я помню, поладил с ним?
– Он был моим другом, – с душевным благородством отвечал гасконец.
– Тогда ты должен понимать, что без соответствующего распоряжения Людовика барон никогда не пошёл бы на это. Во-первых, ему это ни к чему, а во-вторых, он, как бы то ни было, честный человек.
– Честный? – задохнулся от возмущения д’Артаньян. – Честный… после всего, что сотворил?
И он выразительным жестом обвёл залитую кровью гостиную.
– Тебе этого не понять, сын мой, ты пока слишком светел для жизни, – покачал головой Арамис. – Ты не воспитывался при дворе, иначе понял бы, что для нынешнего поколения дворян честь состоит в служении королю, потакании всем его – даже самым низменным – страстям и беспрекословном подчинении. Лозен действовал по воле короля, и, прошу тебя, не вызывай его из-за этого на дуэль!
– Я точно убью его.
– Если будешь драться – несомненно, сын мой. Я-то в этом не сомневаюсь после того, что увидел: ты фехтуешь, как твой отец в лучшие годы… Но прошу тебя довериться мне: не Лозен направлял этих людей, а сам Людовик. Ну, скажи мне по совести: ты ненавидишь тех, кого сам только что убил?
– Нет, конечно – это были просто наёмники.
– Так ведь и де Лозен – точно такой же наёмник короля. Правда, он продаётся не за луидоры, а за брак с герцогиней де Монпансье, что не меняет сути дела. Не сердись на него, Пьер, я же не сержусь.
– Но не могу же я покарать короля…
– Я уже говорил тебе и повторяю ещё раз: терпение, д’Артаньян! Король такой же человек, как и все, а значит – его можно наказать. Терпение!..
– Что же вы намерены делать теперь? – несколько успокоившись, спросил гасконец.
– Завтра на рассвете я отправляюсь в Брест и сажусь на корабль, отплывающий в Испанию.
– Я не могу отпустить вас одного.
– А я и не поеду один, – улыбнулся Арамис. – Тут неподалёку располагается монастырь, где мне предоставят надёжный эскорт. Ты же должен уведомить отца д’Олива о случившемся: пусть под любым предлогом отбудет в Мадрид. Связь будем поддерживать через преподобного д’Арраса. Верь, я покидаю тебя ненадолго, сын мой.
– А что нам делать теперь?
– Пойдём посмотрим, кто остался в живых из слуг – таких должно быть всё-таки немало. Пусть уберут трупы, а мы отправимся спать.
– Никогда не спал в замке после штурма, – усмехнулся д’Артаньян.
– Успеешь ещё; а вот отец твой, знаешь ли, нигде не спал так крепко, как в осаждённой крепости. Честное слово!..
XLVIII. Король и королева
Нет, нет и нет! Тысячу раз нет! Никогда, Людовик, я не дам своего добровольного согласия на это!..
Именно такими словами встретила Мария-Терезия Австрийская королевский план отторжения бельгийских провинций от Испании на основании деволюционного права. План этот, порождённый злым гением христианнейшего владыки; план, приводящий в ужас финансово-политический гений Кольбера; план, в мельчайшие подробности которого было уже посвящено пол-Европы, но который тем не менее по всеобщему молчаливому попустительству продолжал считаться тайной за семью печатями, внезапно пробудил к жизни женщину, давно списанную со счетов. Она, по праву рождения и по праву замужества стоявшая выше всех прочих женщин, но привыкшая уступать место собственным прислужницам, вдруг возмутилась, и Людовик, меньше всего ожидавший сопротивления с этой стороны, на несколько минут утратил инициативу.
