– Нет, – повторила королева. – Я не стану потворствовать вашему величеству в неправедном деле.
– Это уж слишком, сударыня, – еле сдерживая гнев, процедил король.
– Не чересчур ли высокую цену запрашиваете вы, государь, за долгожданные знаки супружеского внимания?
– Что вы говорите, Мария?!
– Фландрия и Геннегау за поцелуй, Людовик? – грустно улыбнулась французская королева. – За кого же вы меня принимаете, считая, что я готова заплатить жизнью тысяч людей за глоток живительного счастья? Я не госпожа де Монтеспан, ваше величество, и мне не нужно отравленной любви.
Сжав кулаки так, что ногти впились ему в ладони, дрожа от бешенства, король вскричал:
– Напрасно думаете вы, сударыня, что мне так уж необходимо ваше согласие для того, чтобы начать войну с испанцами! Слава Богу, я ваш законный супруг и имею полное право решать и говорить за вас. Думаю, вам небезынтересно будет узнать, что война, которая воспоследует в ближайшее время, станет вестись от вашего имени, а на знамёнах напишут: «За королеву и Францию!». Только в этом уже не будет никакой вашей заслуги в моих глазах, Мария, совершенно никакой!
Спасая лицо, он добавил:
– Что бы вы ни думали, я сейчас был искренен с вами, так что это не я, а вы отвергли мои чувства. Что ж, это ваш выбор… не обессудьте же.
– Вы намерены заявить права на испанские земли от моего имени, ваше христианнейшее величество; вы хотите убивать моих соплеменников, прикрываясь мною, как щитом! – отвечала Мария-Терезия, в которой вскипела гордая кровь повелителей мира. – И вы мните себя в полном праве?
– Клянусь душою! – подтвердил король, теряя голову от злости.
– В таком случае, – размеренно сказала королева, – с этой самой минуты, ознаменовавшей величайшее унижение, которому вы меня когда-либо подвергали, ибо до сей поры страдала честь женщины, но не королевы; с этой минуты, говорю я вам, нет уже ничего в наших отношениях, что бы не было осквернено вами. Не думаю, что вам, государь, будет больно узнать об этом, но сегодня я похоронила в своём сердце любовь к мужчине и почтение к королю.
Побагровев, Людовик круто развернулся и вышел из покоев жены. Мария-Терезия, черпавшая силы и мужество в своей гордости, теперь, после ухода мужа, упала в кресло. Закрыв глаза и стиснув пальцы, она слабо простонала:
– Что же мне теперь делать?
Внимательный наблюдатель немало удивился бы, заметив, что голос и взор королевы был направлен не к расписному потолку и не к образам, а куда-то в сторону. Но в этот миг занавеси у дальней стены комнаты зашевелились…
– С Божьей помощью мы подумаем и решим это, ваше величество, – сказал отец д’Аррас, выступая на свет…
XLIX. Деволюционная война
Почти не дав себе передышки после торжества над Голландией, Франция снова вступила в войну, на сей раз – с могущественной Испанией. В начале мая 1669 года Людовик XIV разослал всем христианским государям манифест, в котором требовал признать за своей супругой деволюционное право наследования. Снабдив своё заявление сомнительными юридическими объяснениями, Король-Солнце потребовал присоединения к Франции герцогства Брабантского, маркизата Антверпенского, графства Намюр, герцогства Лимбургского, Верхнего Гельдерна, герцогства Камбрези, графства Геннегау, Мехелена и части герцогства Люксембургского. Мы уже говорили ранее о пресловутой «секретности» планов этого нападения, но не можем обойти стороной обыденное лицемерие европейских политиков, которые все как один приняли оскорблённый вид, деланно ужаснувшись «неожиданному» коварству и вероломству всехристианского владыки.
Далеко идущие политические цели, преследуемые Людовиком в Деволюционной войне, были поистине поразительны. Утверждение французской гегемонии на континенте, подавление единственного опасного противника, а в будущем и отторжение испанских колоний за океаном – вот лишь тезисный перечень устремлений короля. Что до частных планов не монарха, но человека, то к ним мы перейдём чуть позже.
Земли, именуемые в ту пору Испанскими Нидерландами, на которые ещё в недавнем прошлом покушался штатгальтер, имели и другое, более привычное для французского слуха название, а именно – Фландрия. Та самая Фландрия, которая от века считалась французским вассалом, но которую тем не менее Франция была вынуждена раз за разом покорять; та непокорная Фландрия, что сама зачастую громила на поле брани заносчивых завоевателей, как бывало это с Людовиком Сварливым и Франсуа Анжуйским. Но сейчас всё было иначе: не отличающиеся особой любовью к французам фламандцы и валлоны в массе своей куда больше ненавидели господ кастильцев, совершенно уж им чуждых. Это также в немалой степени предопределило первоначальное развитие событий Деволюционной войны, столь тесно переплетённой с рассказываемой нами историей, что ошеломительное завершение сего крупного конфликта стало лишь её следствием.
Деволюционной войной Людовик XIV намеревался подытожить вековые раздоры между двумя странами, знавшими заговоры, династические браки и Фронду: король завершал таким образом дело Ришелье и Мазарини… Но Арамис не напрасно в беседе с д’Артаньяном заметил, что ход истории редко направляется политической волей королей и министров – не в пример чаще играет тут роль простая человеческая сущность с обычными страстями и пороками. О да, король стремился ко всемогуществу, но, увы, не государства, а своему собственному. Нам известна не только ненависть Людовика к Арамису, но и то, чем была она вызвана, а зная причину, мы, разумеется, меньше всего надеялись на то, что она утихнет сама по себе. Совсем наоборот. Король, столько лет преследуемый образом своего брата-близнеца Филиппа, думал лишь об одном: призрак Железной маски перестанет терзать его только после расправы над виновным в оскорблении величества. Как раньше кардинал Ришелье стремился победить Бекингэма, сломив Англию, так Король-Солнце жаждал восторжествовать над герцогом д’Аламеда, разгромив Испанию. В этой, начатой в тиши покоев Морфея в замке Во-ле-Виконт семь лет назад и продолжившейся под грохот канонады у стен Бель-Иля дуэли, в которой сошлись два величайших властителя того времени, в этой дуэли, говорим мы, противники располагали вместо шпаг армиями двух огромных королевств.
До сей поры перевес в этом поединке был неизменно на стороне Арамиса, какие бы приёмы ни пускал в ход его царственный враг. Но теперь удача, казалось, изменила генералу иезуитов: первая же крепость, осаждённая французскими войсками, пала через три дня. Пала – во многом благодаря отваге и натиску королевских мушкетёров, демонстрировавших под руководством де Лозена и д’Артаньяна чудеса доблести. Надо сказать, что д’Артаньян принял во внимание совет Арамиса и ничем не выдал перемены своего отношения к капитану, а тот, получив недавно из уст короля весьма прозрачный намёк на возможность брака с мадемуазель де Монпансье, в свою очередь, с куда меньшей завистью поглядывал на подчинённого. К тому же ему, как фавориту Людовика, стало известно не только о посольстве д’Артаньяна в Лондон, но и о его результатах, и потому барон с чисто придворной логикой полагал, что милости, сыпавшиеся ранее на гасконскую голову лейтенанта, теперь неминуемо оскудеют. Он оказался неправ: король нисколько не охладел к д’Артаньяну, напротив – возложил на него командование ротой чёрных мушкетёров на время кампании.
