После катастрофы, зимой 1919 года мне пришлось обсуждать этот вопрос с несколькими своими старыми друзьями-англичанами. Они стояли на той точке зрения, что не подводная война сама по себе, а жестокое применение ее, противное международному праву, вызвало такое страшное возмущение. По их словам, например, германские подводные лодки постоянно взрывали госпитальные судна, а затем обстреливали из своих орудий спасающихся пассажиров, и так далее. Но этим рассказам можно противопоставить германские описания страшных деталей английской жестокости – например, инцидент с «Барионгом».
В отдельных случаях военные части всех воюющих держав допускали позорные деяния, но я не верю, чтобы германское или английское верховное командование поощряло, а тем более приказывало применять такую жестокость. Расследование международного, но нейтрального суда было бы единственным средством выяснить эти обстоятельства.
От кого бы ни исходили жестокости, подобные вышеописанным, они подлежат строжайшему осуждению, но сама по себе подводная война была морально допустимым средством обороны.
В настоящее время блокада рассматривается как допустимое и необходимое мероприятие, а неограниченная подводная война – как преступление против международного права. Такое рассуждение подсказывается силой, а не правом. История рано или поздно посмотрит на это иначе.
VI. Попытки заключить мир
Внешняя политика Австро-Венгрии. – Вмешательство Венгрии. – Тисса. – Письмо Тиссы. – Февраль 1917 года. – Царская Россия нащупывает пути к миру. Начало русской революции. – Опасения на Темзе. – Апрель 1917 года. – Доклад Чернина императору Карлу об истощении Австрии, глухом ропоте населения, вмешательстве Америки, необходимости мира. – Ответ государственного канцлера Бетмана. – Чернин ищет контакта с германским рейхстагом. – Эрцбергер и Зюдекум. – Мирная резолюция рейхстага от 19 июля 1917 года. – Бетман становится ее жертвой. – Слова Михаэлиса: «как я ее понимаю». – Михаэлис требует установления тесного экономического и военного сближения между Бельгией, Курляндией, Литвой, Польшей с одной стороны, и Германией – с другой, а также экономической эксплуатации Германией Лонгви и Вриэ. – Требования германского верховного командования: военный контроль Бельгии, вплоть до оборонительного и наступательного союза с Германией. – Льеж и фландрское побережье. – Бельгия как серьезное препятствие к миру. – Нескромности вмешательства. – Париж и Лондон убеждены в предстоящем распаде Четверного союза. – Желание Антантой мира слабеет. – Заигрывание с идеей сепаратного мира. – Страх Англии перед германским милитаризмом. – Социалистическая конференция в Стокгольме. – Неудача попыток заключить мир. – Выступление в Будапеште о мировом разоружении. – Неудача подводной войны. – Австрия и Лондонский договор. – Англия и Германия. – Мертвая точка. – Обманчивая двойственная политика за спиной ответственных лиц. – Клемансо стоит за уничтожение Германии. – Непримиримость Антанты.
1
По конституции всех парламентарных государств министр ответствен перед народным представительством. Ему он обязан отдавать отчет в своих поступках. Действия министра подлежат обсуждению и критике народного представительства. Если большинство народного представительства высказывает министру недоверие, он должен подать в отставку.
В Австро-Венгерской монархии эта функция контроля над внешней политикой восполнялась собранием делегаций. Но помимо этого в венгерскую конституцию входил параграф, по которому и председатель венгерского совета министров отвечает своему народу за внешнюю политику, так что внешняя политика двуединой монархии должна была развиваться при условии единодушия между министром иностранных дел и председателем венгерского совета министров.
Но толкование этого параграфа всецело зависело от личности венгерского министра-президента. Уже при Буриане был заведен обычай, по которому все даже самые секретные телеграммы и донесения немедленно сообщались Тиссе, таким образом, всегда принимавшему участие во всех решениях и тактических приемах. Тисса был человек совершенно исключительной работоспособности; наряду со всеми своими делами по другим ведомствам он всегда находил время серьезно заниматься и вопросами внешней политики; отсюда возникала постоянная необходимость обеспечить его поддержку для каждого отдельного шага.
Как я ни уважал и даже почитал графа Тиссу, и как ни были связаны мы тесной дружбой, но его постоянный контроль и вмешательство все же чрезвычайно затрудняли меня в моей очередной работе. Даже в мирное время министру иностранных дел часто бывало нелегко считаться еще и с этим осложнением, помимо всех прочих, на которые он постоянно наталкивался. Но за время войны такое сочетание стало совершенно невозможным.
Необходимая предпосылка для того, чтобы сделать такое двоевластие хоть сколько-нибудь приемлемым, заключалась бы в том, чтобы председатель венгерского совета министров рассматривал все вопросы с точки зрения интересов всей двуединой монархии, а отнюдь не специфически венгерской. В этом смысле на Тиссу нельзя было положиться больше, чем на прочих венгров. Он сам этого не отрицал. Он часто говорил мне, что ему знакомо только одно патриотическое чувство – к Венгрии, но что ей выгодно не отделяться от Австрии.
Однако такой исходный пункт заставлял его смотреть на все через кривое зеркало. Он ни за что не согласился бы уступить ни одного квадратного метра венгерской территории, а между тем он не сказал ни одного слова против возникшего было проекта отказа от всей Галиции. Он скорее примирился бы с разрушением всего мира, чем с отдачей Семиградии, а к вопросу о Тироле он был абсолютно равнодушен.
Помимо того, он вообще применял к Австрии совершенно другие принципы, чем к Венгрии: во внутренних делах Венгрии он не допускал никакого изменения, так как они ни в коем случае «не должны были производиться под внешним давлением»; когда под давлением продовольственных осложнений я уступил украинским требованиям и довел до сведения австрийского кабинета о желании украинцев разделить Галицию на две части, Тисса не возражал. Но он шел еще дальше. Он был принципиальным противником увеличения двуединой монархии, потому что боялся, что оно может соответственно ослабить венгерское влияние. Поэтому он всю свою жизнь был противником разрешения австро-польского вопроса и смертельным врагом идеи триализма; если уж иначе нельзя было, то он в худшем случае согласился бы на то, чтобы Польша получила права особой австрийской провинции. Но охотнее всего он передал бы ее Германии.
Он даже был против проектов слияния Румынии с Венгрией, потому что оно могло бы ослабить мадьярский элемент в самой Венгрии. Выход Сербии к морю он считал совершенно недопустимым, потому что он желал иметь ее сельскохозяйственные продукты в своем распоряжении на случай, что они ему понадобятся; но при этом он восставал против беспошлинного ввоза сербской свинины, потому что не хотел сбивать цену венгерской.
Вмешательство Тиссы шло еще дальше: при назначении на дипломатические посты он строго следил за соблюдением паритета. Но я не мог всегда придерживаться этого принципа. Раз я считал австрийца А. более подходящим на место посла, чем венгра В., то я его и выбирал – несмотря ни на какое нарушение паритета.
