Английские и французские социал-демократические депутаты отнеслись к такому настроению спокойно. Но от них к тому еще взяли обязательство рассказать на Западном фронте (во Франции) о том, что они видели в России. Немало резких выпадов было сделано против Америки; русские представители фронта часто упоминали о хищнической политике Америки в отношении Европы и союзников. Наряду с этим были высказаны требования скорейшего созыва международной социалистической конференции и участия в ней и поддержки ее со стороны английских и французских социалистов большинства. На одном из фронтовых заседаний французским и английским социалистам было сделано следующее заявление:
“Сообщите вашим товарищам, что мы рассчитываем получить от ваших правительств и народов определенные заявления об их отказе от завоеваний и контрибуций. Мы не прольем ни одной капли крови ради империалистов, будь они русскими, немцами или англичанами. Мы надеемся, что рабочие всего мира придут к возможно скорому соглашению относительно окончания позорной войны, затяжка которой опасна для русской революции. Мы не заключим сепаратного мира, но передайте вашим, чтобы они скорее оповестили все воющие державы о своих целях войны”.
Из данного сообщения следует, что французских социалистов удалось совершенно переубедить. Это как будто подтверждается также и полученными сведениями о позиции, занятой Кашеном Мутэ на конгрессе французских социалистов. Англичане же, наоборот, ни на какие уступки не пошли, за исключением Сандерса, подошедшего к русским несколько ближе.
По сведениям, полученным здешним министром иностранных дел, на русском фронте на министра иностранных дел было произведено покушение.
В той же “Рабочей газете” некий фронтовик-солдат или офицер по фамилии Кушин описывает разруху на фронте в следующих выражениях:
“Страстное стремление к миру проявляется все более ясно и отчетливо. Даже сепаратный мир с потерей десяти губерний был бы приемлем – лишь бы он принес избавление от тягот войны. Все об этом страстно мечтают, хотя и не говорят этого вслух на собраниях и в резолюциях, и несмотря на то, что все сознательные элементы армии борются с этим стремлением к миру. Парализовать его можно только одним путем: показав солдатам, что демократические силы страны действительно прилагают все усилия для достижения мира и скорейшего окончания войны”.
Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов и фронтовых организаций, созываемый в Петербурге 14 июня, ставит первым пунктом порядка дня: война, вопросы обороны и борьбы за мир. К этому времени правительству придется выступить с заявлением по поводу ответа союзников – который, вероятно, будет получен в Петербурге раньше начала июня. Этот съезд, вероятно, приведет также к окончательному решению о командировке на Стокгольмскую конференцию и назначит туда своих представителей. Под четвертым пунктом в порядке дня значится национальный вопрос.
По вопросу о формировании украинской армии между петербургским Советом рабочих и солдатских депутатов и солдатским конгрессом, заседающим в Киеве, произошел открытый конфликт, обостренный учреждением собственного “Украинского Главного Военного Комитета”. В связи с вышеизложенным, я в дальнейшем рассчитываю препроводить подробный доклад об усилении разрухи внутри страны, об обострении национального вопроса, а также и вопросов аграрного и промышленного».
В конце ноября я написал одному из моих друзей нижеследующее письмо, которое передаю in extenso, потому что оно очень точно передает мое отношение к положению, создавшемуся в тот момент:
«Вена, 17 ноября, 1917 года
Дорогой друг!
После целого дня забот, раздражения и трудов, я хочу успеть написать тебе, чтобы ответить тебе на твои очень интересные соображения; контакт с тобою наводит меня на другие мысли и заставляет забыть хоть на время все очередные огорчения. Ты пишешь, что слышал, будто отношения между императором и мною испортились и что сожалеешь об этом. Да и меня это также огорчает, потому что такое положение создает совершенно невыносимые трения при ежедневном вращении государственного механизма. Ведь как только нечто подобное становится известным, а это происходит очень скоро, то все враги мужского и женского пола со свежими силами кидаются на больное место в надежде меня сместить. Эти милые люди подобны коршунам – причем падалью являюсь я, – и вот они слетаются. И прямо поразительно: чего они только не выдумывают, каких интриг не нанизывают, чтобы раздуть существующие разногласия. Ты спрашиваешь, кто же такие эти враги, такие жадные до наживы?
Во-первых, это те, о которых ты сам догадываешься.
Во-вторых, это те враги, которые есть у всякого министра. Ряды их пополняются всеми, кто хочет стать на его место, а также множеством политических паяцев из Жокей-клуба, весьма разочарованных тем, что они надеялись получить от меня личные выгоды, а я послал их на все четыре стороны. № 3 является забавной quantité eglilable
[27], № 2 опасен, № 1 смертелен.
Итак, меня в любом случае не хватит надолго. Слава богу, впереди мелькает избавление. Но мне бы так хотелось поскорее покончить с Россией, так как ведь это, может быть, открыло бы шанс всеобщего мира. Известия о России сводятся к тому, что русское правительство безусловно жаждет заключения мира, и притом возможно скорее. Если же он состоится, то он германцев окрылит. Они не сомневаются в том, что если им удастся перебросить свои части на Западный фронт, то они прорвутся, займут Париж и Кале и станут для Англии непосредственной угрозой.
Такие успехи, конечно, способствуют делу мира – особенно если удастся тогда убедить Германию отказаться от аннексий. По крайней мере, я не могу представить себе, чтобы после потери Парижа и Кале Антанта не пошла бы на мир inter pares; во всяком случае, это был бы верный момент для того, чтобы приложить к этому возможно большие усилия. Нельзя отказать Гинденбургу в том, что он до сих пор исполнил все то, что предсказывал, и вся Германия твердо верит в предстоящие его успехи на западе – конечно, при условии, что Восточный фронт очищен, то есть мир с Россией заключен. Итак, русский мир может стать первой ступенью лестницы, ведущей ко всеобщему миру.
За последние дни я получил надежные сведения о большевиках. Вожди их почти все евреи с совершенно фантастическими идеями, и я не завидую стране, которой они управляют. Но нас конечно в первую очередь интересует их стремление к миру; а оно как будто налицо; дальше вести войну они не могут. У нас в кабинете намечаются три направления: первое не принимает Ленина всерьез и считает его калифом на час, второе, хотя с этим и не согласно, но протестует против переговоров с революционером такого сорта; а третье, представленное, насколько мне известно, приблизительно только мной, пойдет на переговоры – несмотря на шансы появления новых калифов на час и на несомненную революцию. Чем меньше времени Ленин пробудет у власти, тем скорее нужно приступать к переговорам, потому что какое бы правительство ни заступило его, оно все равно уж не возобновит войну, а создать себе в партнеры русского Меттерниха, раз его нет, я конечно не могу.
