После таких новостей любопытство Анны разгорелось столь сильно, что для его удовлетворения ей пришлось наведаться в кабинет покойной хозяйки, где находился один из телефонных аппаратов, и побеседовать с заклятой подругой Айви. В процессе разговора горничной удалось выяснить следующие интересные факты: во-первых, не далее как два дня назад сержант Бимиш нанёс Айви визит, во время которого подробнейшим образом расспрашивал её о постояльцах по фамилии Адамсон, а во-вторых, парализованной миссис Баркер, местной блаженной, во время очередного припадка было видение – дух повешенной Айрин пробудился от сна, жаждет мести и обещает расправиться со всеми, в чьих жилах течёт кровь Понглтонов.
Гости прибыли в Мэдлингтон на следующий день к ланчу. Как потом на кухне рассказывала Анна, пока Хигнетт не приказал ей замолчать, немецкая баронесса, путешествующая инкогнито, оказалась дамой неописуемой красоты и с такими аристократичными манерами, что Виктория Понглтон рядом с ней походила больше на торговку пирогами, чем на супругу лорда и будущего члена парламента. Мистер Адамсон тоже произвёл на горничную незабываемое впечатление: высокий, в великолепно сшитом костюме нездешнего покроя и туфлях, зеркальная поверхность которых отражала облака над его головой. На их фоне мисс Адамсон в своих неизменных мешковатых брюках и соломенной шляпке с обтрепавшимися полями выглядела донельзя эксцентрично.
Седрик и Присцилла встретили гостей настороженно, не скрывая того факта, что не разделяют общего воодушевления по поводу их прибытия в Мэдлингтон. Вражда между братьями создавала напряжённую обстановку во всём доме, и разговоры за ланчем на тему превращения поместья в отель заставляли Седрика сдерживать возмущение с большим трудом.
После трапезы, когда Анна убирала со стола, ей довелось стать свидетельницей безобразной сцены. Братья, оставшиеся одни в столовой, обсуждали завещание покойной леди Элспет, и разговор вёлся на повышенных тонах. Горничной даже не пришлось напрягать слух, чтобы уяснить для себя суть разногласий. «Ты всегда был неудачником и слабаком, Седрик!» – категоричным тоном заявил Джордж. – «Ума не приложу, с чего ты решил, что сможешь распорядиться капиталом Понглтонов. Ну, или тем, что от него осталось. Имей в виду, я приложу все усилия, чтобы оспорить решение моей матери. Все, кто её знал, были осведомлены о странностях, которые она себе позволяла. Я не премину обсудить это с поверенным, который прибудет завтра для оглашения её последней воли».
Обсуждение завещания заставило Анну превратиться в невидимку. Ни один серебряный прибор не звякнул о поднос, ни одна салфетка не издала шуршания, пока горничная медленно, не делая резких движений, нагружала поднос грязной посудой.
«На этот счёт я не питаю ровно никаких иллюзий, Джордж», – надтреснутый голос Седрика был полон ярости. – «Все знают, что ты ни перед чем не остановишься, чтобы получить своё. Это ведь ты подставил Монти, чтобы его вычеркнули из завещания и всех семейных книг. И именно из-за тебя отец выкинул меня из поместья как шелудивого пса. Ты и представить себе не можешь, что мне пришлось пережить и из какого ада выбираться. Но ты! ты после этого стал любимчиком – примерным сыном, опорой, настоящим Понглтоном! Так что ты мог и не предупреждать: я и так знаю, на что ты способен. Вот только пойдёт ли это на пользу твоей карьере? Не думаю, что, объявив свою мать безумной, ты сможешь рассчитывать на место в палате лордов. Семейные скандалы – штука обоюдоострая».
Точку в их беседе всё же поставил Джордж. Уже выходя из столовой, он обернулся и ровным, устрашающе вежливым тоном произнёс: «Моей семьёй был отец. Только он, а не выродок Монти и не наша с ним общая мать, которая понятия не имела о чести рода и семьи и до самой своей смерти позорила фамилию Понглтон. И уж никак не ты – сирота, приёмыш, принятый в семью из сострадания».
После этих слов Джордж вышел, оставив двери, ведущие в коридор, открытыми, и, несмотря на знойный день, пролетевший мимо сквозняк заставил Анну вздрогнуть. А ещё через мгновение она чуть не уронила тяжёлый, нагруженный посудой поднос – фарфоровый кувшин, запущенный рукой Седрика, разбился вдребезги о каминную решётку, усыпав аккуратную горку угля белоснежными осколками.
***
Напряжённая атмосфера в поместье не укрылась от глаз Оливии. За те несколько дней, что она провела вдали от Мэдлингтона, тут, без сомнения, кипели страсти.
Единственной, кто сохранял присущее ей спокойствие и невозмутимость, была Присцилла Понглтон. Ещё при встрече она улыбнулась Оливии тепло и душевно, с искренним дружеским расположением. Значительно менее радушно она поприветствовала Филиппа, представленного Понглтонам как гостя из Америки, которого в Англию призвали коммерческие интересы, и надменную баронессу Хелену Ангелику фон Мюффлинг, неудовольствие от знакомства с которой даже не попыталась скрыть.
Хмурый Седрик, стоявший за спиной жены, поздоровался с гостями сквозь зубы и сразу же после этого удалился, бормоча себе под нос что-то о вандалах
[13]. Оливию он не удостоил и взглядом. Бернадетта с мальчиками, которые испуганно к ней жались, вся в чёрном крепе, была молчалива и казалась такой отстранённой, будто её терзали тяжелейшие мысли.
Вопреки опасениям Оливии, и Филипп, и мисс Прайс за ланчем вели себя безупречно, вдохновенно играя свои роли. Так называемая баронесса фон Мюффлинг оживлённо беседовала с Викторией, а Филипп, демонстрирующий бульдожью хватку американского дельца, бомбардировал Джорджа вопросами о состоянии Мэдлингтон-Касл и о планах по реконструкции замка. К завершению ланча беседа приобрела совсем уж деловой характер, и мужчины условились продолжить её в кабинете после осмотра поместья.
Виктория в разговоре участия не принимала, развлекая баронессу светскими сплетнями, и попутно пыталась выяснить, есть ли у них общие знакомые. Мисс Прайс мастерски ускользала из расставленных ловушек, а наблюдать за тем, как она заставляет надменную Викторию заискивать перед ней, было одним сплошным удовольствием. Оливия, не стыдясь себе в этом признаться, испытывала прямо-таки злорадное наслаждение тем, как Имоджен Прайс, демонстрируя отличные манеры, раз за разом ставит Викторию Понглтон на место, предвосхищая её грубоватые манёвры и сохраняя невинное выражение на лице.
После ланча Виктория предложила гостям прогуляться по саду, и все с радостью согласились. Несколько переигрывая, на взгляд Оливии, баронесса восхищённо всплеснула руками:
– О, эти английские сады! Я страстный, страстный любитель ваших чудесных садов! Покажите же мне скорее все его укромные уголки!
Следующие два часа показались Виктории вечностью. Баронесса фон Мюффлинг оказалась и впрямь страстной любительницей садов – она без устали, не прерываясь и на минуту, задавала вопросы об устройстве аллей и самшитовых изгородей, выказывала сумбурные, но достаточно глубокие познания о цветении сезонных растений, и готова была провести в розарии весь день до самого вечера, хоть и не преминула заметить, что розы выглядят пожухлыми и явно нуждаются в более тщательном уходе. А вот оранжерея и цветущие там орхидеи привели её в совершенный восторг, и маленький фонтан, скрывающийся в тисовом лабиринте, заставил изумлённо распахнуть глаза и разразиться бурной тирадой на немецком.
