— Ты в порядке? — спросила Чарли.
Он снял очки и вытер кровь со стекол.
— Я никогда не был в настоящей драке. В такой, где мне удалось бы кого-нибудь ударить.
— Прости. Прости, что ты так расстроился. Прости, что я тебя обманывала. Прости, что ты узнал обо всем этом из чужого письменного признания, а не от меня.
— В признании нет ничего о том, что сделал с тобой Захария. — Бен надел очки. — Это мне Расти рассказал.
Чарли потеряла дар речи. Расти никогда не выдавал секретов.
— На прошлых выходных, — пояснил Бен. — Он не упомянул об участии Мейсона, но все остальное рассказал. И добавил, что худший грех в его жизни — то, что он заставлял тебя держать все в тайне.
Чарли потерла плечи, потому что внезапно замерзла.
— То, что произошло с тобой, — продолжил Бен, — прости, но мне все равно.
Его безразличие отозвалось в Чарли почти физической болью.
— Я неправильно выразился, — спохватился Бен. — Мне очень жаль, что это случилось, но это не имеет значения. Мне неважно, что ты обманывала. Мне это неважно, Чак.
— Поэтому я… — Чарли смотрела в пол.
Мейсон Гекльби, сообразно обстановке, оставил кровавый след по дороге к выходу.
— Поэтому что? — Бен стоял перед ней. Он повернул ее лицо к себе за подбородок. — Чак, просто скажи это. Твое молчание убивает тебя.
Он уже знает. Он все понимает. И все равно она никак не может вслух признаться в собственных неудачах.
— Выкидыши. Они были из-за того, что2 со мной тогда случилось.
Бен положил руки ей на плечи. Подождал, пока она посмотрит ему в глаза, и сказал:
— Когда мне было девять, Терри пнула меня по яйцам, и я неделю писал кровью.
Чарли хотела что-то сказать, но он не дал ей, покачав головой.
— Когда мне было пятнадцать, я получил в пах от какого-то качка. Просто гулял со своими друзьями-задротами, а он врезал мне так, что мне показалось, что у меня яйца в задницу улетели.
Бен приложил палец к ее губам, чтобы она не перебивала.
— Я ношу мобильник в переднем кармане. Я знаю, что нельзя этого делать, потому что сперма портится, но все равно так делаю. И я не ношу боксеры. Ты знаешь, что меня бесит, как они сбиваются. И я много мастурбировал. То есть и сейчас иногда, но в детстве я был в этом деле настоящим чемпионом. Во всей школе только я был членом Звезднофлотского фан-клуба, я коллекционировал комиксы, а в ансамбле играл на треугольнике. Ни одна девочка на меня даже не смотрела. Даже из прыщавых. Я столько дрочил, что мама отвела меня к врачу, потому что боялась, что у меня мозоли появятся.
— Бен.
— Чак, послушай меня. На выпускной в старшей школе я пришел в костюме «краснорубашечника» из «Звездного пути». Мероприятие не было тематическим. Я был единственным парнем не в смокинге. Мне казалось, что это забавно.
Чарли наконец улыбнулась.
— Очевидно, у меня не было никаких шансов на размножение. Я не знаю, почему в итоге мне досталась такая горячая красотка, как ты, или почему у нас не получилось… — Он не стал произносить эти слова. — Мы просто вытянули такую карту, милая. Мы не знаем, это из-за чего-то, что случилось со мной, или из-за чего-то, что случилось с тобой, или это старый добрый естественный отбор, но как сложилось, так сложилось, и я говорю тебе: для меня это неважно.
Чарли откашлялась.
— У тебя могли бы быть дети от Кейли.
— От Кейли у меня гонорея.
Чарли должна была бы почувствовать себя уязвленной, но первой ее эмоцией стала обеспокоенность. У Бена аллергия на пенициллин.
— Ты ходил в больницу?
— Последние десять дней я ездил в Дактаун, чтобы здесь никто не узнал.
Вот теперь она почувствовала укол боли.
— Значит, это было только что.
— Последний раз был почти два месяца назад. Я все это время думал, что мне просто трудно писать.
— И ты не понял, что это симптом и тебе надо к врачу?
— Рано или поздно, конечно, — ответил он. — Но поэтому я не… позапрошлой ночью. По анализам все уже чисто, но я решил, что неправильно не сказать тебе. И я приходил проверить, как ты, потому что я беспокоился. Не потому, что мне была нужна папка. Не было никакого неудавшегося признания вины.
Чарли не расстроилась, что в этом он ее обманул.
— Сколько это продолжалось?
— Это не продолжалось. Это было четыре раза, и в первый раз было весело, а потом только грустно. Она такая юная. Она думает, что первая роль Кейт Малгрю была в сериале «Оранжевый — хит сезона».
— Ух ты. — Чарли попыталась пошутить, чтобы не заплакать: — Как ей юрфак-то удалось окончить?
Бен тоже попытался пошутить:
— Ты права насчет позиции сверху. На это, оказывается, столько сил уходит.
Чарли стало дурно.
— Спасибо за яркую картинку.
— Как насчет никогда в жизни больше не чихать?
Чарли закусила щеку. Не надо было рассказывать ему подробности. И хотелось бы никогда не слышать того, что рассказал он.
— Пойду упакую бумаги для Сэм.
Чарли кивнула, но не хотела его отпускать, даже в другую комнату.
Он поцеловал ее в лоб. Она прижалась к нему, вдыхая запах его пота и неправильного порошка, которым он стирает рубашки.
— Я буду в кабинете твоего папы.
Чарли смотрела, как он удаляется своей дурацкой размашистой походкой. Из дома он не вышел.
Это уже кое-что.
Чарли не сразу пошла к Сэм. Она развернулась. Посмотрела на кухню. Дверь была открыта. В дом задувал легкий ветерок. Она попробовала вызвать в памяти тот момент, когда она отворила эту дверь, ожидая увидеть там Расти, а вместо него там были двое мужчин: один в черном, второй в футболке с Бон Джови.
Один с дробовиком. Второй с револьвером.
Захария Кулпеппер.
Мейсон Гекльби.
Тот мужчина, который опоздал и не остановил насильника Чарли, оказался тем же самым мужчиной, с которым она лихорадочно перепихнулась на парковке бара «Темный рейс».
Тем же самым, который выстрелил в голову ее сестре. Который похоронил Сэм в неглубокой могиле.
Который побил Захарию Кулпеппера, но не прежде чем тот разорвал Чарли на миллион кусочков.
— Чарли? — позвала Сэм.
Когда Чарли вошла в гостиную, Сэм сидела на стуле с высокой спинкой. Сэм не разбрасывала вещи, не дергалась и не кипела на медленном огне, как бывало, когда она готова взорваться. Наоборот, она спокойно изучала что-то в своих записях.
