Айзек коротко кивнула.
— Вы были бы правы, но у нас могли быть особые основания.
Чарли сдернула желтую перчатку.
— Я забрала из дома вот это, но не нарочно.
— Спасибо за содействие. — Айзек повернулась к Эве. Она действовала четко по инструкции. — Мэм, вы можете остаться во дворе дома или уехать, но вернуться в дом вы не можете, пока мы его не освободим. Вы меня поняли?
Эва покачала головой.
— Она поняла, — сказала Чарли.
Айзек прошла через двор и присоединилась к своим коллегам внутри дома.
Около двери стояли пластиковые контейнеры. Журналы учета вещественных доказательств. Пластиковые хомуты. Пакеты. Эва смотрела в окно. Телевизор был все еще включен. Экран был такой огромный, что Чарли могла прочесть бегущую внизу строку: «ПОЛИЦИЯ ПАЙКВИЛЛЯ: ЗАПИСИ ВИДЕОКАМЕР ШКОЛЫ ПУБЛИКОВАТЬСЯ НЕ БУДУТ».
Камеры наблюдения. Чарли не заметила их сегодня утром, но сейчас вспомнила, что в конце каждого коридора есть камера.
Где-то есть видеозапись всей этой бойни.
— Что нам делать-то теперь? — спросила Эва.
Чарли не стала отвечать первое, что пришло в голову: «Смотреть, как вашу дочь привяжут к каталке и казнят».
— Мой отец все объяснит вам у себя в офисе. — Она вынула свернутый ордер из вспотевших рук женщины. — В течение сорока восьми часов они должны выдвинуть обвинение. Келли, скорее всего, будет в окружной тюрьме, но потом ее переведут куда-нибудь в другое место. Будет много заседаний суда и много возможностей ее увидеть. Все это будет небыстро. Все процессы займут много времени.
Чарли просмотрела ордер на обыск — это оказалось прямо-таки любовное письмо от судьи, который позволил копам делать все, что им заблагорассудится.
— Это ваш адрес? — спросила она Эву.
Эва посмотрела на ордер.
— Да, мэм, номер дома наш.
Через открытую входную дверь Чарли увидела, как Айзек вытряхивает содержимое кухонных шкафов. Гремели столовые приборы. Ковер содрали с пола. Никто не церемонился. Они топали, высоко поднимая ноги, проверяя, нет ли под полом пустот, тыча пальцами в пятна на потолочных панелях.
Эва взяла Чарли за плечо.
— Когда Келли вернется домой?
— Поговорите об этом с моим отцом.
— Не знаю, как мы за все это заплотим, — забеспокоилась Эва. — Денег-то у нас нет, а вы ведь поэтому приехали.
Расти никогда не интересовали деньги.
— Услуги адвоката будут оплачены из бюджета штата. Это будет небольшая сумма, но я обещаю вам, что мой отец сделает для вашей дочери все, что в его силах.
Эва моргнула. Похоже, она не понимала, что происходит.
— Она еще по дому должна помочь.
Чарли посмотрела в глаза женщины. Зрачки сужены, но это можно объяснить ярким солнцем.
— Вы, случайно, не под чем-то?
— Нет, мэм. У нас раньше был навес во дворе, но он развалился, так что от солнца спрятаться негде.
Чарли ждала, что будет неуместная улыбка, но Эва говорила серьезно.
— Вы принимали какие-то препараты? Или, может, вы покурили, чтобы снять напряжение?
— Да что вы, мэм. Я вожу автобус. Наркотики мне нельзя. Я же за детей отвечаю.
Чарли еще раз заглянула ей в глаза, пытаясь увидеть какие-то признаки понимания.
— Мой отец объяснял вам, что происходит с Келли?
— Он сказал, что работает на нее, но я не знаю. — Она перешла на шепот. — Мне мой брат двоюродный говорил, что Расти Куинн — плохой человек, что он, мол, адвокат для всяких неблагополучных, насильников, убийц.
У Чарли пересохло во рту. Эта женщина, очевидно, не понимает, что ее дочери сейчас нужен именно такой человек, как Расти Куинн.
— Келли показывают. — Эва снова смотрела в телевизор.
Лицо Келли Уилсон занимало весь экран. Видимо, кто-то слил журналистам школьные фотографии. Вместо темного готичного макияжа и черной одежды на Келли была одна из ее футболок с радужными пони.
Фото исчезло, и на экране появилось видео: Расти выходит из Деррикской окружной больницы. Он мрачно посмотрел на журналиста, совавшего микрофон ему в лицо, но Расти не просто так вышел из здания через центральный вход. Он с напускной неохотой остановился и стал давать интервью. Чарли не надо было слышать звук телевизора, чтобы прочесть по губам отца поток его фирменных реплик, произнесенных с южным акцентом, которые будут снова и снова показывать по национальным телеканалам. Так всегда бывает с громкими делами. Расти надо было выступать перед журналистами и рассказывать, что Келли Уилсон — несчастный подросток под угрозой высшей меры наказания, а не чудовище, расстрелявшее ребенка и директора школы.
Эва прошептала:
— Револьвер — это оружие?
У Чарли все внутри перевернулось. Она отвела Эву подальше от дома и встала вместе с ней посреди дороги.
— У вас есть револьвер?
Эва кивнула.
— Илай держит его в бардачке в машине.
— Той машине, на которой он сегодня поехал на работу?
Она снова кивнула.
— Он законно владеет оружием?
— Мы не крадем вещи, мэм. Мы честно зарабатываем.
— Простите, я имею в виду, был ли ваш муж судим за тяжкие преступления?
— Нет, мэм. Он честный человек.
— Вы знаете, сколько в вашем револьвере патронов?
— Шесть, — Эва сказала это довольно уверенно, но добавила: — Думаю, шесть. Я его сто раз видела, но никогда внимания особо не обращала. Простите, не могу вспомнить.
— Все нормально.
Чарли сейчас почувствовала себя точно так же, как на допросе у Дилии Уофорд. «Сколько выстрелов вы слышали? В какой последовательности? Мистер Гекльби был с вами? Куда делся револьвер?»
Чарли была там, в гуще событий, но страх помешал ей запомнить все подробности.
— Когда вы видели револьвер в последний раз? — спросила она.
— Я не… Ох. — В кармане пижамы у нее зазвонил мобильный. Она вытащила дешевый раскладной телефон, из тех, что продаются вместе с предоплатным поминутным тарифом. — Какой-то незнакомый номер.
Чарли узнала номер. Это номер ее айфона, который, очевидно, все еще был у Гека.
— Садитесь в машину, — сказала она Эве, жестом попросив Ленор помочь. — Я отвечу на звонок.
Эва недоверчиво посмотрела на Ленор.
— Я не знаю…
— Садитесь в машину. — Чарли почти оттолкнула ее.
Она взяла трубку после пятого звонка.
— Алло?
— Миссис Уилсон, это мистер Гекльби, учитель Келли из средней школы.
