Саманта отклонилась назад в объятия Гаммы. Она закрыла глаза, наслаждаясь родной мелодией маминого голоса.
— Пигментация нарушается под воздействием стресса и гормонов, но в ее жизни тогда не было особых трудностей — мать, жена, учительница в воскресной школе, — поэтому можно предположить, что ранняя седина — это генетическая черта, то есть ты или Чарли или вы обе можете ее унаследовать.
Саманта открыла глаза.
— Но ты же не седая.
— Потому что раз в месяц я хожу в салон красоты. — Она рассмеялась и резко перестала. — Пообещай, что всегда будешь заботиться о Чарли.
— Шарлотта и сама может о себе позаботиться.
— Я серьезно, Сэм.
У Саманты сердце замерло от настойчивого тона Гаммы.
— Но почему?
— Потому что ты ее старшая сестра и это твоя обязанность. — Она взяла ладони Саманты в свои. Через зеркало она неотрывно смотрела в глаза дочери. — У нас было непростое время, девочка моя. И я не буду врать и говорить, что теперь все станет хорошо. Чарли нужно знать, что она может на тебя положиться. Ты должна уверенно вкладывать палочку в ее руку каждый раз, вне зависимости от того, где она находится. Это ты должна ее найти. Не жди, что она найдет тебя.
Саманта почувствовала комок в горле. Гамма говорила о чем-то другом, более серьезном, чем эстафетный бег.
— Ты куда-то уезжаешь?
— Нет, конечно. — Гамма нахмурилась. — Я просто хочу сказать, что тебе пора стать ответственным человеком, Сэм. Я правда надеюсь, что ты уже прошла этот глупый период подростковой драмы.
— Я не…
— Мама! — это орала Шарлотта.
Гамма повернула Саманту к себе. Она обхватила лицо дочери огрубевшими ладонями.
— Я никуда не денусь, малышка. Не дождетесь. — Она поцеловала ее в нос. — Бахни по крану еще разок и приходи ужинать.
— Мама! — снова прокричала Шарлотта.
— О господи, — проворчала Гамма, выходя из ванной. — Чарли Куинн, что ты верещишь, как беспризорник на паперти?
Саманта взяла молоток. Тонкая деревянная рукоять постоянно была мокрой и напоминала плотную губку. Круглый боек был того же ржавого цвета, что и двор перед домом. Она ударила по крану и подождала, пока вода перестанет капать.
— Саманта? — позвала Гамма.
Саманта наморщила лоб. Повернулась к открытой двери. Мама никогда не звала ее полным именем. Даже Шарлотта смирилась и отзывается на имя Чарли. Гамма говорила, что однажды возможность сойти за кого-то другого им пригодится. Сама она опубликовала больше статей и получила больше грантов, подписываясь именем Гарри, а не Гарриет.
— Саманта! — Голос Гаммы звучал холодно, как предупреждение. — Пожалуйста, удостоверься, что вентиль смесителя закрыт, и быстро иди на кухню.
Саманта еще раз взглянула в зеркало, будто ее отражение могло объяснить, что происходит. Мать так с ними не разговаривала. Даже когда объясняла разницу между химической завивкой и укладкой щипцами.
Саманта машинально подняла из раковины молоток. Она держала его за спиной, выходя в коридор к кухне.
Везде горел свет. За окном уже стемнело. Она представила кроссовки, свои и Шарлотты, на крыльце, вспомнила пластиковую эстафетную палочку, оставшуюся где-то во дворе. Бумажные тарелки на кухонном столе. Пластиковые вилки и ножи.
Раздался чей-то грубый кашель — возможно, мужчины. А может, и Гаммы: она в последнее время часто кашляла так, будто в ее легких остался дым пожара.
Снова кашель.
У Саманты волосы на затылке стали дыбом.
Задняя дверь была на другом конце коридора: на ее матовом стекле виднелся круглый отсвет фонаря. Продолжая идти к кухне, Саманта оглянулась. Она видела ручку двери. Представила, как поворачивает ее, хоть и шла в противоположном направлении. С каждым шагом она спрашивала себя, воображает ли она лишнее, или действительно есть повод для беспокойства, или это розыгрыш, ведь мама любила их разыгрывать: то приклеит пластиковые глаза на бутылку молока в холодильнике, то напишет: «Помогите! Я заложник на фабрике туалетной бумаги!» — на внутренней стороне картонной втулки.
Телефон в доме только один — дисковый аппарат на кухне.
В одном из кухонных ящиков лежит отцовский пистолет. Патроны в картонной коробке хранятся где-то отдельно.
Шарлотта засмеет ее, если увидит молоток. Саманта сунула его за пояс шортов сзади. Металл холодил спину, рукоять мокрым языком скользнула ниже. Прикрыв молоток футболкой, она вошла на кухню.
И застыла на месте.
Это был не розыгрыш.
На кухне стояли двое мужчин. От них разило потом, пивом и никотином. На руках — черные перчатки. На лицах — черные балаклавы с прорезями для рта и глаз.
Саманта открыла рот. Воздух уплотнился, словно вата, и перекрыл дыхание. Один из них был выше ростом. Тот, что пониже, был полнее. Тяжелее. Он был одет в джинсы и черную рубашку. Высокий — в линялую белую футболку с концерта какой-то группы, джинсы и высокие синие кеды с развязанными красными шнурками. Коротышка казался опаснее, но судить об этом было трудно, потому что за масками виднелись только рты и глаза. Но Саманта разглядывала не их глаза.
У того, что в кедах, был револьвер.
У чернорубашечника был дробовик, направленный прямо Гамме в голову.
Ее руки были подняты. Она сказала Саманте:
— Все хорошо.
— Ниче хорошего, — голос чернорубашечника шелестел, как гремучая змея или шаги по гравию. — Есть еще кто в доме?
Гамма покрутила головой.
— Никого.
— Не ври мне, сука.
Раздавался мелкий стук. Сидевшая за столом Шарлотта тряслась, и ножки стула колотили по полу, как дятел по дереву.
Саманта глянула назад в коридор, на заднюю дверь с отсветом фонаря.
— Сюда. — Мужчина в синих кедах указал Саманте на стул рядом с Шарлоттой.
Она медленно, аккуратно переставляя ноги, подошла и села, держа руки над столом. Деревянная рукоять молотка глухо стукнула о спинку стула.
— Че это? — чернорубашечник метнул взгляд в ее сторону.
— Простите, — зашептала Шарлотта. На полу под ней растекалась лужа мочи. Она качалась взад-вперед, опустив голову. — Простите-простите-простите.
Саманта взяла сестру за руку.
— Скажите, что вы хотите, — вмешалась Гамма. — Мы отдадим это вам, и вы уйдете.
— А что, если я хочу вот это? — Чернорубашечник сально посмотрел на Шарлотту.
— Пожалуйста, не надо, — сказала Гамма. — Я сделаю все, что вы хотите. Все, что угодно.
— Все, что угодно? — чернорубашечник сказал это так, что все они поняли, о чем идет речь.
