— У нас тут есть чай, — заметила Чарли.
— Я люблю именно такой.
Сэм опустила пакетик в воду. На секунду запаниковала, посмотрев на свой безымянный палец. Но тут же вспомнила, что оставила обручальное кольцо дома. Чарли заметила ее тревогу.
— Что случилось?
Сэм покачала головой.
— У тебя есть дети?
— Нет. — Чарли не стала задавать встречный вопрос. — Я позвала тебя не для того, чтобы убить Расти. Он сам это сделает рано или поздно. У него слабое сердце. Кардиолог сказал, что фактически от смерти его отделяет один кишечный запор. Он никак не бросит курить. Не желает меньше пить. Ты знаешь, какой он упрямый осел. Никого не хочет слушать.
— Поверить не могу, что он не написал завещания: мог бы сделать это ради тебя.
— Ты счастлива?
Этот странный вопрос застал Сэм врасплох.
— Когда как.
Чарли легонько постукивала ногой по земле.
— Иногда я думаю, как ты сидишь там одна, в этой ободранной квартирке, и мне становится грустно.
Сэм не стала говорить ей, что продала ободранную квартирку за три миллиона двести тысяч долларов. Вместо этого она процитировала:
— «Представьте себе, как я, сжав зубы, гонюсь за радостью».
— Фланнери О’Коннор. — Чарли всегда помнила кучу цитат. — Гамма ведь читала «Навык существования», да? Я уже и забыла об этом.
Сэм не забыла. Она до сих пор помнила, как удивилась, когда мама принесла этот сборник из библиотеки. Гамма всегда открыто презирала религиозный символизм, то есть большую часть классической англоязычной литературы.
— Папа рассказал, что она пыталась стать счастливой перед смертью, — сказала Чарли. — Может, потому что она знала, что больна.
Сэм опустила глаза, глядя в свой стакан. Когда Гамме делали вскрытие, патологоанатом обнаружил, что ее легкие изъедены раком. Если бы ее не убили, она все равно не прожила бы больше года.
Захария Кулпеппер использовал этот аргумент в свою защиту, будто несколько драгоценных месяцев с живой Гаммой ничего не значили.
— Она говорила, что я должна позаботиться о тебе, — произнесла Сэм. — Тогда в ванной. Она говорила очень настойчиво.
— Она всегда говорила настойчиво.
— Ну да. — Сэм перекинула нитку чайного пакетика через край стакана.
— Я помню, как вы с ней спорили, — сказала Чарли. — Я с трудом понимала, о чем вы говорите. — Она ладонями изобразила разговор. — Папа утверждал, что вы как два магнита, которые подзаряжаются друг от друга.
— Магниты не заряжаются: они либо притягиваются, либо отталкиваются в зависимости от расположения их северных и южных полюсов. Север и юг притягиваются, юг и север тоже, а север с севером или юг с югом отталкиваются, — объяснила Сэм. — Если магниты заряжать — видимо, он имел в виду электрическим током, — то полярность только усилится.
— Ого, как ты мне все по полочкам разложила.
— Хватит умничать.
— Хватит тупить.
Сэм поймала ее взгляд. Они обе улыбнулись.
— «Фермилаб» занимается разработкой нейтронной терапии для лечения рака, — сообщила Чарли.
Сэм удивилась, что сестра следит за такими новостями.
— У меня есть кое-какие ее бумаги. Статьи, я имею в виду. Опубликованные.
— Ее статьи?
— Очень старые, еще из шестидесятых. Я видела ссылки на ее работы в примечаниях, а оригинальные статьи не встречала. Мне удалось скачать только две штуки из Международной базы данных по современной физике.
Сэм открыла сумочку и достала толстую стопку листов, которые распечатала утром в аэропорту Тетерборо.
— Не знаю, зачем я их привезла. — Это было самое откровенное, что она сказала сестре с момента своего приезда. — Я подумала, ты захочешь получить их, потому что…
Сэм замолчала. Они обе знали, что все остальное сгорело в пожаре. Старые домашние видеозаписи. Школьные дневники. Альбомы. Молочные зубы. Отпускные фотографии.
У них сохранился один-единственный случайно сделанный снимок Гаммы. Она стоит посреди поля. Смотрит через плечо назад, но не в камеру, а на кого-то за кадром. Ее лицо видно вполоборота. Поднятая темная бровь. Разомкнутые губы. Эта фотография стояла на столе в офисе Расти, когда дом из красного кирпича поглотило пламя.
Чарли прочла заголовок первой статьи:
— «Фототрансмутирующее обогащение межзвездной среды: исследование по данным наблюдения за туманностью Тарантул». — Она изобразила похрапывание и пролистала до следующей статьи. — «Доминантные пути p-процессов в оболочках сверхновых».
Сэм осознала свою ошибку.
— Может, ты их не поймешь, но приятно же иметь их у себя.
— Да, приятно. Спасибо. — Чарли бегала глазами по строчкам, пытаясь уловить хоть какой-то смысл. — Чувствую себя полной дурой, когда понимаю, насколько же она была умная.
Сэм только сейчас вспомнила, что точно так же чувствовала себя в детстве. Может, они и были магнитами, но разной мощности. Обо всем, что знала Сэм, Гамма знала больше.
— Ха, — засмеялась Чарли. Видимо, прочла особенно заковыристую строчку.
Сэм тоже засмеялась.
Вот то, чего ей не хватало все эти годы? Этих воспоминаний? Этих историй? Этого непринужденного общения с Чарли, которое, как Сэм думала, умерло вместе с Гаммой?
— Ты правда на нее очень похожа. — Чарли сложила листы вместе и положила на скамейку. — У папы на столе все еще стоит та самая фотография.
Та самая фотография.
Сэм всегда хотелось иметь ее копию, но она была слишком гордой, чтобы доставить Расти удовольствие сделать ей такое одолжение.
— Он правда думает, что я пойду защищать кого-то, кто застрелил двух человек? — спросила она.
— Да, но Расти считает, что может уговорить кого угодно на что угодно.
— А ты как считаешь, мне стоит это сделать?
Чарли задумалась.
— Стала бы этим заниматься та Сэм, с которой я росла? Возможно, хотя и не ради Расти. Она бы разозлилась точно так же, как я злюсь из-за любой несправедливости. А здесь явная несправедливость, потому что на сотню миль вокруг любой адвокат будет видеть в Келли Уилсон не человека, а обузу. Но что сделала бы та Сэм, которой ты стала сейчас? — Она пожала плечами. — Правда в том, что я совсем тебя не знаю. Так же, как и ты меня.
Сэм почувствовала в этих словах упрек, хотя они были вполне справедливы.
— Ты права.
— Права ли я была, когда попросила тебя приехать?
Сэм не сразу нашлась что ответить, и это оказалось непривычно для нее.
— Почему — на самом деле — ты хотела, чтобы я приехала?
