Чарли раздраженно закатила глаза.
— Помнишь, как ты учила меня делать слепую передачу?
— Как такое забудешь? Ты никак не могла научиться. Ты меня не слушала. Все время медлила, каждый раз.
— Да, я постоянно оглядывалась назад, — сказала Чарли. — И ты думала, что проблема в этом: что я не могу бежать вперед, потому что оглядываюсь.
Сэм услышала отголоски письма, которое Чарли написала много лет назад: «Ни ты, ни я не сможем построить свою жизнь, если всегда будем оглядываться назад».
Чарли подняла руку.
— Я левша.
— Как и Расти, — отозвалась Сэм. — Хотя наследование леворукости или праворукости считается полигенным, существует менее чем двадцатипятипроцентная вероятность того, что ты унаследовала от папы один из сорока локусов, которые…
Чарли начала громко храпеть и продолжала, пока Сэм не замолчала.
— Я хочу сказать, что ты учила меня принимать передачу правой рукой.
— Но ты была третьей в эстафете. Таковы правила: палочка передается из правой руки в левую, из левой — в правую и так далее.
— Но ты меня даже ни разу не спросила, в чем проблема.
— А ты мне ни разу не сказала, в чем проблема. — Сэм новый аргумент Чарли не казался убедительным. — Ты бы не смогла бежать второй или четвертой. Ты всегда делаешь фальстарт. Ты ужасно пробегаешь повороты. У тебя хватило бы скорости бежать финишную часть, но ты всегда любила бежать впереди.
— Хочешь сказать, я только тогда бежала достаточно быстро, когда могла прибежать первой?
— Да, именно это я и имею в виду. — Сэм начала раздражаться. — На позиции третьего бегуна использовались все твои сильные стороны: ты быстро стартуешь и скорость у тебя была лучшая в команде. Оставалось только освоить передачу: при должной практике даже шимпанзе может научиться передавать палочку на двадцати метрах. Не понимаю, в чем проблема. Ты хотела победить или нет?
Чарли сжимала руль. Ее нос снова присвистывал при дыхании.
— Кажется, я пытаюсь с тобой поссориться.
— И у тебя получается.
— Прости. — Чарли повернулась обратно к дороге. Включила передачу и выехала на шоссе.
— Мы закончили? — спросила Сэм.
— Да.
— Мы поссорились?
— Нет.
Сэм перематывала в голове их разговор, вспоминая моменты, когда Чарли ее провоцировала.
— Никто не заставлял тебя вступать в команду.
— Знаю. Я зря все это сказала. Сто лет прошло.
Сэм все еще была на взводе.
— Дело ведь не в команде, да?
— Твою мать. — Чарли затормозила и остановилась посреди дороги. — Кулпепперы.
Сэм затошнило еще до того, как ее мозг обработал значение произнесенного слова.
Точнее, фамилии.
— Это пикап Дэнни Кулпеппера, — сказала Чарли. — Младшего сына Захарии. Они назвали его в честь Дэниэла.
Дэниэл Кулпеппер.
Человек, который выстрелил ей в голову.
Человек, который похоронил ее заживо. У Сэм в легких не осталось воздуха.
Она не могла не посмотреть туда, куда был направлен взгляд Чарли. Тюнингованный черный пикап с золотым обвесом и спицевыми дисками занял два единственных места для инвалидов перед полицейским участком. На тонированном заднем стекле — зеркальная золотая надпись «Дэнни». В увеличенной кабине могли разместиться четверо. Две молодые женщины стояли, привалившись к закрытым дверям. Каждая держала по сигарете в коротких пальцах. Красный лак на ногтях. Красная помада. Черные тени на веках. Густая подводка. Выбеленные волосы. Облегающие черные штаны. Еще более облегающие блузки. Высокие каблуки. Мрачные. Злобные. Агрессивно-невежественные.
— Я могу высадить тебя позади здания, — сказала Чарли.
Сэм хотела, чтобы она так и сделала. Если и был список причин, по которым она уехала из Пайквилля, Кулпепперы занимали в нем первое место.
— Они все еще думают, что мы врали? Что придумали какой-то заговор, чтобы подставить братьев?
— Конечно. Они даже создали на эту тему страницу в «Фейсбуке».
Когда Чарли заканчивала старшую школу, Сэм еще не полностью оторвалась от пайквилльской жизни. Тогда она ежемесячно получала новости о коварных кулпепперовских девицах, о том, как эта семейка уверена, что Дэниэл был дома в ночь нападения, что Захария был на заработках в Алабаме, а сестры Куинн, одна — врунья, а вторая — слабоумная, подставили их, потому что Захария был должен Расти двадцать тысяч долларов за адвокатские услуги.
— Это те же девушки, с которыми ты училась в школе? — спросила Сэм. — Выглядят слишком молодо.
— Дочери или племянницы — они все на одно лицо.
Сэм затрясло только от того, что они были рядом.
— Как ты справляешься с тем, что приходится видеть их каждый день?
— Не каждый: если повезет, я могу их и не встретить. Давай высажу тебя за зданием, — еще раз предложила Чарли.
— Нет, им меня не запугать. — Сэм сложила трость и запихнула ее в сумочку. — И с этой хреновиной они меня тоже не увидят.
Чарли медленно въехала на парковку. Большинство мест занимали патрульные машины, фургоны криминалистов и черные седаны без опознавательных знаков. Ей пришлось встать в заднем ряду, более чем в дюжине ярдов от здания.
Чарли выключила двигатель.
— Ты сможешь дойти?
— Смогу.
Чарли не двинулась.
— Не хочу говорить гадости, но…
— Давай говори.
— Если ты упадешь на глазах у этих сучек, они будут ржать. А может, и что похуже, и тогда мне придется их поубивать.
— Если дойдет до этого, возьми мою трость. Она металлическая.
Сэм открыла дверь. Схватилась за подлокотник и с усилием поднялась.
Чарли обошла машину, но не для того, чтобы помочь ей выйти. Для того, чтобы пойти вместе с Сэм. Плечом к плечу навстречу девицам из клана Кулпепперов.
Пока они шли через парковку, поднялся ветер. Сэм вдруг показалась себе совершенно нелепой. Идет — и чуть ли не шпоры по асфальту бренчат. Девицы Кулпеппер прищурились. Чарли подняла голову. Это могла бы быть сцена из вестерна или комедии Джона Хьюза, если бы Джон Хьюз снимал комедии об обиженных женщинах на пороге среднего возраста.
Полицейский участок располагался в невысоком правительственном здании в стиле шестидесятых с узкими окнами и футуристичной крышей, устремленной в горы. Чарли заняла последнее свободное место на парковке, самое дальнее. Чтобы добраться до тротуара, им предстояло пройти примерно сорок футов, преодолевая небольшой уклон. Здание стояло на возвышении, без всякого пандуса — только три широких лестничных пролета, после них — еще пятнадцать футов дорожки с кустами самшита по бокам и, наконец, стеклянные входные двери.
