– Неужели эти пять лет ничего для тебя не значат? – повторяет он.
– Ты их украл! Не смей тыкать мне в лицо этой пятилеткой! Ты был Любовью Всей Моей Жизни! Ты был избранником!
– Не уходи. Я почти выплатил ипотеку. Еще 19 лет и…
– Не пытайся меня подкупить! Я тебе блять не шлюха! – ору я. – Да и нечем, – чуть тише ору я.
– Я… – он что-то еще говорит, но я больше не слушаю и не слышу.
Все кончено.
– Все кончено, – в слезах говорю я, собирая вещи. – Все кончено. Спектакль окончен. Гаснет свет.
Я тщательно собираю вещи, говорю Кролику, что нужно отправить мне грузоперевозкой, звоню арендаторам своей ипотечной квартиры и велю им съехать. Я возвращаюсь туда. Я переночую у Нюты.
В туалете клуба
«Леша
Понимаешь, Нюта – это рис. Как бы им можно наесться и будешь чувствовать в животе тяжесть.
Alex
ну или пельмени
Леша
А Аня – это мраморная говядина
Alex
ахах»
– Пиздец, просто пиздец! Как эта мразь могла назвать тебя рисом с мясом? – прочитав скриншот Воцапа, ору я ей в ухо.
– Я слегка раскабанела, но не настолько же блядь, – отвечает то ли Аня, то ли Нюта.
После краха голограмматоров все пошло прахом. Наши гражданские браки превратились в пыль. Мы снова оказались в дикой природе и стоим у барной стойке в «Папанине» под «Baby Baby» от Corona. Мы снова живем инстинктами. Выбор снова за нами.
Какой-то хмырь пристально следит за тем, как я пью свой «Мохито». Я допиваю, и он решается. Что-то говорит.
– Как же это хуйло меня заебало, – говорю я так громко, что все слышат. – Нехорошо получается, дяденька, – обернувшись к нему, с ненавистью продолжаю я. – Каждый норовит раздеть. Одевать никто не хочет!
Переходим из караоке на танцплощадку. Ани и Нюты нет – куда-то утекли в танце.
Я пью большой стакан виски с колой и понимаю, что здесь как-то слишком мало виски. Танцую. Пью второй. Танцую со стаканом в руке. Возвращаюсь к стойке и допиваю второй. Снова танцую, еще не теряя самообладания. Танцую, поминутно присасываясь к трубочке из моего стакана. Я оттанцовываю от уебищных, малолеток, старых и это неконтролируемое, рефлекторное движение все ближе меня подводит меня к нему, напоминающему ЛВМЖ – таким, как я его знала, и пьяные слезы наворачиваются на глаза.
Я обхватываю его за шею, провожу пальцами за ушами, залезаю под воротник рубашки, щупаю нательный крестик. Я ищу голограмматор, но его нет. Как бы ненавязчиво я взъерошиваю его густые волосы, но и в их гуще не ощущаю голограмматора. Наконец-то настоящий классный мужик, а не искусственная подделка. Наши губы сливаются в поцелуе. Я хочу, чтобы этот медляк никогда не кончался. Танцуем под Lady in Red.
Мы снова у барной стойки.
– А у тебя есть, – елейно шепчу я. – Презик?
– Ну, вообще… – он заминается. – Может так?
– Ну не-е-ет…
– Стой здесь, – он оставляет меня и протискивается к другой стороне стойки, о чем-то говорит с барменом, протягивает к нему руку и через полминуты возвращается ко мне.
Ко мне уже успел подсесть какой-то всратый мудак¸ робко посматривающий на меня поверх ободка стакана. Мой проталкивается мимо и загораживает его. Он приобнимает меня за талию и целует в губы. Закончив поцелуй, я деловито досасываю коктейль через трубочку – в стакане осталась только вода от растаявшего льда, оставляю его на стойке и соскальзываю с высокого барного стула.
Одергивая платье на бедрах, подтанцовывая, ведя его за руку, я захожу в туалет для трансов. Пара посетителей туалета умывается у раковин. Опустив глаза в пол, пробегаем мимо них в первую свободную туалетную кабинку. Там я продолжаю его целовать. Наши зубы сталкиваются со стуком, языки переплетаются. Он водит руками по моему телу, сжимая то мою жопу, то мои сиськи. Я мычу от переизбытка захлестывающих меня чувств.
Он стягивает с меня трусы. Это очень сложно – крепкая парусина трусов цепляется за бедра, коленки, с трудом минует каблуки и вот, наконец, после стольких усилий, я свободна от оков своих трусов.
Я сползаю вниз. Ссутулившись на неудобном унитазе, я стараюсь раздвинуть ноги как можно шире. Платье мешает и он задирает его с бедер как можно выше, а с груди – как можно ниже, вместе с бра, и платье сворачивается в узкую полоску на моей талии. Мои ноги каблуками упираются в тесные стенки туалетной кабинки.
Он уже готов, но я закрываюсь рукой
– А. А. А-а-а, – с расстановкой говорю я, качая головой. – Ты кое-что забыл.
– Ладно, – грустнеет он. – Только я так ничего не почувствую.
– Без нее ты тем более ничего не почувствуешь, – менторским тоном говорю я.
Я издаю легкие стоны, которые заглушают толчки музыки и веселенькая мелодия, играющая отдельно в туалете, чтобы не было слышно туалетных звуков. После неудобной миссионерской, он поворачивает меня задом, задирает платье еще выше и вжимает в стену, держа одной рукой за шею, а другой – за талию. Мои колени упираются в унитаз.
Я чувствую, как подкатывает дурнота. Спазм изгибает мое тело и поток рвоты неудержимо прорывается через горло, выплескиваясь на холодный кафель, к которому прижато мое лицо. Сразу за блевотиной следует желчь и я чувствую отвратительный кислый привкус во рту, изо рта тянутся струйки слюны, и, в такт толчкам, бьющим в меня сзади, я невольно размазываю слюну о стену туалета своими волосами, словно кистью пытаясь закрасить надпись «наказание тоже нам в награду», начирканную красным маркером. Дыхание за моей спиной учащается и это заставляет меня вспомнить:
– Только аккуратно, ладно, – с придыханием говорю я, стараясь придать романтики излишне деловому тону. – Там посмотри… Не порвалось?
В ответ меня сильнее сжимают руками и вжимают в стену.
– Не порвалось?
Чувак стонет. Он наваливается на меня. Его лицо оказывается рядом с моим и я краем глаза вижу как он тяжело прислоняется лбом к стене. На совсем краткий миг мы замираем.
– Только аккуратно, вынимай, ладно? Не пролей, – говорю я, выдержав паузу.
– Все нормально, зая, – вздыхает он.
– Кстати… А кем ты работаешь, – когда все закончилось, без особого интереса, бросаю я.
Я натягиваю трусы.
– Охранником. Слушай, пойдем еще выпьем? Потом можешь пригласить меня на чай, – он заискивающе смеется.
– Ладно. Иди в бар. Мне надо привести себя в порядок, – говорю я.
Он целует меня в щеку, проводит рукой по талии и выходит. Я защелкиваю замок. Грохот музыки то приближается, то отдаляется. Чувствую себя лучше. Я не жалею ни о чем. Все нормально. И я вовсе не пьяна. Я замечаю, что колготки у меня порвались и надо поставить каплю, чтобы стрелка не пошла дальше и я не выглядела, как шлюха. Замечаю еще несколько стрелок и решаю забить. Снимаю с себя туфли, стягиваю рваные колготки. Голой ногой нажимаю на педаль корзины для туалетной бумаги и кидаю в нее колготки. Надеваю трусы и туфли. Одергиваю платье на бедрах, натягиваю его на грудь вместе с бра. Достаю из сумочки расческу. Наскоро причесываюсь. Смотрясь в зеркальце, поправляю тоналку спонжем, наношу немного консилера вокруг губ, убирая эффект расплывшейся помады. Поправляю помаду. Кистью наношу хайлайтер на кончик носа. Убираю смазанную подводку ватной палочкой, поверх тушую тени. Вытаскиваю из под унитаза закатившуюся туда корону и надеваю ее. Выхожу из кабинки и снова смотрюсь в зеркало. Выхожу из туалета. Пульсация музыки. Вспышки софитов. На лицах тени, как от тюремной решетки. Гнутые фигуры танцующих на миг расступаются, чтобы я могла войти – и тут же смыкаются за спиной.
