«Божжжже, что я такого сделала мистеру Гринблатту, – ответила она, когда Моско передал ей его слова. – Как ужасно грубо». По ее мнению, она просто помогла Моско тогда и там, где ее связи оказались полезными, и не заслуживала презрения за это. «Я никогда не вмешивалась в твои дела, разве что пытаясь помочь тебе, и ты это знаешь, – сказала она ему. – Меня возмущает, что кто-то думает иначе».
Кто бы ни был в этом виноват, отношения между ТВ и кино в Sony были отравлены настолько, что о сотрудничестве пришлось забыть. Любые старания кинематографистов сблизиться воспринимались телевизионщиками враждебно во многом потому, что эти попытки возникали, только когда телевидение особенно громко заявляло о себе. «О, так теперь вы захотели работать вместе?» – как бы говорила команда Моско, и стена между отделами становилась все выше.
И очень жаль – ведь у Sony было все, чтобы завоевать лидерство в эпоху размытых границ. Проекты, которые начинали свою жизнь в кино («Фарго», «Мир Дикого Запада» и «Смертельное оружие»), теперь становились хитами на телевидении, и наличие обоих подразделений под одной крышей могло бы принести Sony определенную пользу. Но их руководители практически не обменивались идеями, и ни один режиссер или сценарист, работавший над фильмами Sony, не начинал работать над сериалами. И наоборот.
Даже самые тяжелые ситуации воспринимались сторонами как игра с нулевой суммой, в которой одни могли выиграть только за счет других. Когда в конце 2014 года хакерская атака чуть не закрыла Sony Pictures, руководители ТВ-подразделения стали говорить прессе, что они всего лишь безвинные жертвы некомпетентности киногруппы, которая дала зеленый свет фильму «Интервью», вызвавшему гнев хакеров.
«По мере того как из-за руководства из SPE [Sony Pictures Entertainment], стоявшего за производством фильмов, угрозы хакеров становились все более наглыми, росло и негодование телевизионного отдела Sony, – говорится в статье новостного сайта индустрии развлечений Deadline, явно цитирующего источники в Sony Television. – Некоторые из них в частном порядке выражают свое недовольство тем, что их втянули в конфликт, возникший не по их вине».
Линтон прекрасно понимал настроение Моско – в частности, насколько его раздражает более низкое положение, чем у Паскаль, – но статус и титулы мало что значили для генерального директора студии, так что он решил ничего не делать. «Стив Моско активно борется за то, чтобы стать [главным операционным директором] SPE», – жаловался он Николь Селигман, президенту американского отдела Sony, своей подруге и тоже выпускнице Гарварда, которая раньше была влиятельным адвокатом в Вашингтоне, округ Колумбия. «Стив – COO?
[42] Ой», – ответила она.
Хладнокровный и утонченный интеллектуал Линтон имел мало общего с продавцом до мозга костей Моско, и хотя открыто они не враждовали, но все-таки не скрывали своего отвращения друг к другу. В Голливуде знали, что Моско не уважает своего босса. Особенно его раздосадовала презентация перед инвесторами 2013 года, хотя Линтон и указал на «значительный сдвиг в акцентах» от кино к телевидению. Для Моско это были пустые слова, в которые его босс на самом деле не верил. Иначе почему же он назвал Паскаль «одним из самых добросовестных и эффективных руководителей» с «беспрецедентным творческим видением», а говоря о телевидении, похвастался тем, чего «мы» достигли, без упоминания имени топ-менеджера ТВ-отдела?
Конечно, Линтон был несправедлив. Но реакция Моско лишний раз доказала, что даже в интересах студии он не мог поступиться своим восприятием происходящего как вечного противостояния кино и телевидения.
Кое-кто в компании призывал Линтона поставить амбициозного подчиненного на место. Один из аргументов заключался в том, что большая часть прибыли Sony Television поступала от кабельных каналов, которыми она владела в других странах, в частности от индийской компании Sony Entertainment Television, вещавшей на хинди. В 2012 финансовом году сети Sony принесли $238 миллионов прибыли, а телепроизводство – $220 миллионов.
Зарубежные сети были, пожалуй, единственным бизнесом, в который Sony Pictures инвестировала крупные средства в XXI веке, и которые окупились. Начав всего с $12 миллионов в 2002 финансовом году, за следующие десять лет прибыль от сетей взлетела до небес. Этим бизнесом также заведовал Моско, но он посвящал ему куда меньше времени, чем производству и продажам – деятельности, которой он занимался всю жизнь.
Дэвид Голдхилл, президент [медиакомпании] GSN (Game Show Network), в этом конфликте решил поддержать Линтона, предупредив его: «Твой телевизионщик слишком политизирован и тратит много времени на общение с прессой. Рост прибылей от телевидения в основном связан с Индией и GSN, и обе эти сделки – твоя заслуга. Вся слава уходит совсем не тому человеку». Он также сказал Линтону: «Тебе… не стоит позиционировать себя как киношника, который вынужден заискивать перед своим ТВ-гением, чтобы тот его выручил. Инсайдеры всегда знают правду, но есть причина, по которой политически ангажированные руководители выносят из избы весь этот сор». Линтон согласился с Голдхиллом, о чем свидетельствует его короткий ответ, расшифровать который могли только голливудские инсайдеры: «И Брюс Розенблюм это знает».
Случай Брюса Розенблюма был доказательством того, что внутренние распри Sony и обиды Стива Моско – не такой уж уникальный случай. Для Линтона и ему подобных Розенблюм был своеобразным персонажем из басни Эзопа, предупреждающей о том, как опасны могут быть руководители телеподразделений с раздутым до небес эго. Розенблюм был главой отдела телевидения в Warner Bros. с 2010 по 2013 год и конкурировал с главами отделов кино и домашних развлечений за место генерального директора студии, который готовился уйти в отставку. Большинство в Голливуде считало, что Розенблюма ждет успех, поскольку ТВ было самым прибыльным и неизменно успешным отделом студии. Но, как и Моско, Розенблюм был коммивояжером, чьи публичные инсинуации насчет работы оттолкнули его интеллигентного босса, генерального директора корпорации Time Warner Джеффа Бьюкса. В конце концов Бьюкс отдал должность главе отдела домашних развлечений Кевину Цудзихару, который, как и он, окончил МВА в Стэнфорде. Вскоре после этого Розенблюм ушел и уже не смог найти столь же престижную работу.
И Моско почти точь-в-точь повторит его судьбу. Пусть Sony пока и не искала нового генерального директора, никто не сомневался, что он нацелится на эту вакансию в ту же секунду, как только та откроется. Он, по его собственному мнению, это заслужил, и, что еще важнее, это заслужило телевидение.
Однако когда контракт Моско истек в 2016 году, выяснилось, что у Линтона совершенно другие мысли на этот счет. Как и Паскаль год назад, он сказал главе ТВ-отдела, что ему пора уходить, и отказался продлевать контракт. Но, в отличие от ситуации с Паскаль, показатели эффективности здесь роли не играли. Моско ему просто разонравился. Линтон был уверен, что эго Моско достигло таких масштабов, что стало для студии скорее помехой, чем подспорьем.
