Затем решили, что настало время вернуться к обсуждению договора, о котором, казалось, к тому моменту подзабыли. Дипломаты уединились в своем кругу, и если генерала беспокоили уступки, на которые могли пойти его соратники, то Сталин в нетерпении восклицал: «Ах уж эти дипломаты, все они болтуны! Чтобы заставить их замолчать, есть только одно средство: расстрелять их из пулемета». И чтобы слова не расходились с делом, попросил Булганина принести ему пулемет. Генералу, по его словам, до смерти надоел этот балаган. И, тем не менее, ему пришлось проследовать за Сталиным в соседний зал на устроенный для него показ пропагандистского фильма. Нападение Германии на СССР, ожесточенное сопротивление «русского народа», подчеркивал де Голль – который всегда проводил различие между русским и советским, – заканчивались в этом фильме разгромом Германии и революцией. Сталин попытался подпустить еще одну шпильку: «Боюсь, что господину де Голлю не понравился конец». На это генерал невозмутимо ответил: «Мне нравится ваша победа, тем более что в настоящей войне между вами и немцами все было иначе». Сталин не ответил, ведь возразить тут было нечего.
Генерал, констатировав после короткого разговора с Бидо, что переговоры по-прежнему упираются в совместное коммюнике, которое советская сторона увязывала с согласием на подписание договора, решил со всем этим покончить. Он резко поднялся и объявил о своем отъезде, к смятению хозяина, который пытался его удержать, предложив посмотреть еще один фильм. «Веселый», – добавил он для пущей убедительности. Генерал же решительно намеревался покончить с тем, что считал бесполезной комедией. К тому же было уже за полночь. Он вернулся в посольство, прихватив с собой Бидо, опасаясь, как бы тот не проявил слабость после его ухода и не уступил давлению советской стороны.
И началась новая комедия. С комфортом устроившись в посольстве, генерал ждал, какой эффект произведет его вызывающий уход, ждал, будучи убежденным, как он сам пишет, что желание Сталина извлечь хоть какой-то результат из их встречи перевесит стремление добиться своего. Расчет оказался верным. В два часа ночи ему принесли новый проект совместного заявления, который начинался так: «Временное правительство Французской республики и Польский комитет национального освобождения решили обменяться уполномоченными». Предложенный генералу текст устраивал его не больше предыдущих. Он не мог согласиться на редакцию, дающую основания предполагать, что обмен делегатами основан на каком-то официальном соглашении. И он предложил ограничиться простой констатацией факта: «Г-н Х прибыл в Люблин в качестве уполномоченного Временного правительства Французской республики», «Г-н Y прибыл в Париж в качестве уполномоченного Польского комитета национального освобождения». К этим ничего не обязывающим фразам генерал добавил условие относительно даты. Он потребовал развести по датам публикацию сообщения с объявлением о подписании договора в случае его заключения 10 декабря. Советская сторона настаивала на одновременном опубликовании обоих документов, но генерал, проявивший непреклонность, не соглашался и в конечном итоге добился своего. Почему? Мы к этому еще вернемся.
Сталин и де Голль независимо друг от друга решили присутствовать при подписании договора, которое должно было состояться в кабинете Молотова в пятом часу утра
58. Ночь закончилась так же, как и начиналась, еще одной обильной трапезой, прошедшей в гораздо более теплой обстановке, чем первая. Сталин пытался расположить к себе, поздравил де Голля с умением сопротивляться его нажиму и произнес множество тостов за Францию и демократическую Польшу. Генерал с каменным лицом выслушивал эти излияния, но душу его приводили в смятение цинизм Сталина и его склонность насмехаться над собеседниками. Одним скупым штрихом он рисует картину прощания со Сталиным: «Со своими сотрудниками я вышел из комнаты. Обернувшись на пороге, я увидел Сталина, сидевшего в одиночестве за столом. Он вновь принялся за еду».
Он вылетел из Москвы через несколько часов и, сделав по пути остановки в Тегеране, Каире и Тунисе, вернулся в Париж 16 декабря, после очень долгого отсутствия. И с некоторой тревогой задавался вопросом, как Франция отреагирует на этот договор, появившийся на свет в таких муках.
Франция отреагировала в целом положительно. Прения в Консультативной ассамблее 21 декабря открыл Бидо, а с заключительным словом выступил сам генерал. Оба представили договор как «франко-русский союз в контексте преемственности политики Франции в области безопасности». Генерал подчеркнул: «Для Франции и России быть объединенными – значит быть сильными, а быть разъединенными – значит находиться в опасности. Действительно, это – непреложное условие с точки зрения географического положения, опыта и здравого смысла». Эти слова были встречены с одобрением. Общественное мнение, в большинстве своем, разделяло такую оценку, которая свидетельствовала о том, что Франция благодаря этим переговорам обрела свое неоспоримое место в мире. Что касается компартии, имевшей тогда большое влияние над рабочим классом и частью интеллигенции, она не могла не поддержать политику, возвращавшую ей ее авторитет и ведущих деятелей. Торез мог, наконец, вернуться в страну. Несомненно, некоторые правые политики и правая пресса выражали беспокойство тем, что ФКП, и без того достаточно влиятельная на политической арене Франции, воспользуется возможностью упрочить свои позиции во власти. Но в конечном итоге соотечественники де Голля были убеждены, что генерал с успехом отстоял в Москве место и авторитет Франции на международной арене.
Какие воспоминания оставил о себе де Голль у своего кремлевского визави? Хотя тому удавалось временами демонстрировать любезность и даже доброжелательное отношение к генералу, хотя он одобрял «его непреклонность», потребовалось совсем немного времени, чтобы проявились совершенно другие эмоции. Едва попрощавшись с гостем, он разразился язвительными тирадами в его адрес, прохаживаясь по упрямству генерала де Голля, его гордыне и безосновательным претензиям на то, что Франция является полноправным участником победы над Германией
59.
Самое главное, если отставить в сторону субъективные суждения и тех, и других, это результат, которого добился в Москве генерал де Голль, и уступки, которые он сделал (или не сделал) Сталину. Здесь оценки расходятся. Был ли выгодным для Франции франко-советский договор? Вроде бы выгода налицо: в нем, казалось бы, подтверждалось признание величия и авторитета Франции. Также, казалось бы, договор указывал на то, что требования Франции относительно послевоенной Германии – контроль над Руром, изменение западных границ – приняты Москвой. Получил ли де Голль все, чего добивался? Да, соглашаясь без колебаний на границу по Одеру–Нейсе, он рассчитывал на то, что взамен будут признаны его требования на Западе. Он мог так считать, поскольку в 1944 г. Сталин не возражал против его концепции «расчлененной» Германии. 8 декабря он говорил Сталину: «Немецкое государство или государства к западу от Рейна не должны обладать никаким суверенитетом ни в какой форме»
60. Дальнейший ход событий показал, что Сталин либо на самом деле не разделял уверенности генерала де Голля в обоснованности расчленения Германии, либо недолго оставался приверженцем этой идеи. Очень скоро его точка зрения на этот вопрос будет совпадать с мнением англо-американских партнеров.
