Наряду с отдельными инцидентами, в отношениях Москвы и Парижа сохранялась одна постоянная проблема. Эти отношения продолжал отравлять вопрос репатриации в обе страны французских и советских военнопленных. Состоявшийся накануне поездки генерала де Голля в СССР обмен нотами по поводу принятых обеими странами мер по урегулированию этой проблемы ненадолго внушил оптимизм, после чего наступила длительная пауза. Затем 29 июня 1945 г. в Москве было подписано соглашение, оговаривавшее условия репатриации советских граждан, находящихся во Франции, и французов, находящихся в СССР или в Польше. К тому времени советские представители взяли на контроль лагеря во Франции, где содержались их соотечественники, но, несмотря на это, советское правительство обвиняло французские власти в невыполнении соглашения о репатриации. Москва упрекала Францию в том, что та поощряет советских граждан бежать из лагерей и отказываться возвращаться на Родину. Действительно, некоторые советские граждане не стремились назад в СССР, где их ждал суд, и по этой причине искали убежища в Канаде или записывались в Иностранный легион. Для женщин же самым легким способом получить французское гражданство был брак с гражданином Франции. Многие из них вышли замуж за французов. Париж выдвигал не менее серьезные претензии. Москве вменяли в вину то, что советские представители устроили настоящую охоту на людей на французской земле, отлавливая своих подопечных, не гнушаясь в том числе похищениями женщин, вышедших замуж за французов. Помимо этого, Франция неоднократно указывала на неспешность СССР в деле репатриации уроженцев Эльзаса и Лотарингии, удерживавшихся на территории России. Хотя к концу 1945 г. остроту конфликта вроде бы удалось притушить, осадок остался у обеих сторон. Доказательство тому можно обнаружить в крайне пессимистичной телеграмме, которую генерал Катру отправил министру иностранных дел 19 декабря 1945 г.
75: «Советы ведут себя так, как будто договор утратил силу». И здесь же он упомянул тему, вызывавшую беспокойство Москвы. СССР осуждает, отмечает он, «поддержку Францией западного блока». Генерал де Голль неоднократно отвергал саму мысль о том, что его якобы привлекает этот предполагаемый блок. Но хотя этот упрек был лишен оснований, между Парижем и Москвой существовали реальные противоречия, вызванные открытым стремлением генерала де Голля не связывать себя ни с Востоком, ни с Западом. Такую позицию Москва считает неприемлемой, писал генерал Катру. А риск разрыва отношений между двумя странами, по его мнению, настолько велик, что он предложил министру иностранных дел прибыть в Москву для участия в переговорах о подписании союзного договора с Польшей. «Маршал Сталин пригласил нас заключить этот союз в своем выступлении после подписания советско-польского договора, подчеркнув, что он довершит строительство системы безопасности, призванной обуздать агрессию Германии».
Генерал Катру, внимательно отнесшийся к предложениям Молотова, предлагал, таким образом, чтобы Франция, «дабы вдохнуть жизнь во франко-советский договор, привязала его косвенным путем к системе восточноевропейских договоров, которые Кремль заключает, исходя из необходимости защиты собственных интересов». Разумеется, польское правительство – Люблинское правительство, «расширенное» за счет включения Миколайчика и подвергавшееся быстрой советизации, – само на тот момент выражало желание завязать с Парижем отношения, аналогичные тем, которые связывали их по условиям франко-польского договора 1921 г. Но упорство, с каким Катру отстаивал эту позицию, говорит прежде всего о его обеспокоенности охлаждением отношений между Парижем и Москвой. Он оказался прав: договору не суждена была долгая жизнь.
Генерал де Голль на тот момент готовился к отставке с поста председателя Временного правительства, что и произошло 21 января 1946 г., и политика Франции в отношении Германии стала менее определенной.
Определяя курс германской политики, преемники генерала де Голля должны были учитывать изоляцию Франции в германском вопросе, ужесточение идеологии Москвы и рост ее аппетитов в Восточной Европе, наконец, нарастание интенсивности противостояния между Москвой и Вашингтоном. На франко-советские отношения после де Голля оказывали глубокое влияние как эта крайне напряженная международная обстановка, так и собственно уход генерала де Голля с политической сцены.
В уединенной тиши Коломбэ генерал де Голль, тем не менее, не переставал интересоваться политическими новостями страны и мира. В особенности, если речь шла о Германии или расколотой Европе. Европейское оборонительное сообщество (ЕОС) сразу же привлекло к себе его внимание. Поначалу он относился к нему враждебно, поскольку лежавший в его основе проект европейской армии противоречил всем его убеждениям. Национальная оборона всегда оставалась для него приоритетом, и он воспринимал ее через призму своей концепции отношений с Германией. Но в этом вопросе его взгляды быстро эволюционировали. Если в конце войны Германия оставалась в его глазах вечной угрозой, дамокловым мечом висящей над Францией, то в 1954 г. он осознал необходимость договариваться с ней во имя мира в Европе. Отныне он становится сторонником франко-немецкого соглашения, но соглашения, связывающего двух неравноправных партнеров: Франция должна стать сильным звеном в этом союзе, Германия – слабым. Идея объединенных вооруженных сил, заложенная в проекте ЕОС, была для него неприемлема, поскольку Германия могла таким образом обрести былую мощь. Генерал де Голль боялся также, что эта общая структура будет создаваться в ущерб суверенитету государств – членов организации, что он почитал немыслимым. Едва правительство Пине подписало в 1952 г. договор о ЕОС, как генерал де Голль объявил о своем несогласии с ним. В 1952–1955 гг. его противодействие проекту ЕОС и переговорам о его создании оставалось настолько упорным, что близкие интересовались: уж не решил ли он вернуться на политическую арену, чтобы похоронить этот проект?
Противостоя ЕОС, генерал де Голль мог констатировать, что действует в одном русле с Москвой. Советская дипломатия, так же как и он, не могла смириться ни с ЕОС, ни с поражением в борьбе против Парижских соглашений, которые в качестве альтернативного решения предложил Пьер Мендес-Франс. Девятую годовщину со дня подписания франко-советского договора 1944 г. в Москве отметили массовыми демонстрациями против этих соглашений. А в Париже, во дворце Шайо, в то же самое время собрались французские коммунисты и сочувствующие, гневно осудившие политику Мендес-Франса. Франко-советская дружба стала паролем или лозунгом собраний в Париже и Москве, а символом этой дружбы – договор 1944 г. Повсюду клеймили позором «германский реваншизм», которому дали зеленый свет Парижские соглашения. И повсюду же напоминали, что франко-советский договор несовместим с Парижскими соглашениями, имея в то же время решающее значение для обеспечения безопасности в Европе. Демонстранты размахивали красными флагами, а Молотов твердил, что договор 1944 г. является «краеугольным камнем мира в Европе». Что думал обо всем этом один из участников подписания договора 1944 г., сам решительно настроенный против Парижских соглашений? Его приверженцы в Национальной ассамблее выражали в ней его мнение и заверяли в твердости его позиций в ходе многочисленных встреч своих собеседников из СССР. Советский посол в Париже Виноградов активно наводил мосты с депутатами-голлистами, в то время как Луи Жокс, представлявший в Москве Францию, испытывал на себе постоянное давление со стороны Молотова. Виноградов встретился с генералом де Голлем 9 декабря 1954 г. Советская власть пыталась в то время, наладив прямой контакт с генералом, вовлечь его в выработку общей позиции. Но в Москве недооценивали характер генерала де Голля и степень его антипатии к советской политике. Вид полностью советизированной Восточной Европы привел генерала де Голля к заключению, что его стремление сохранять баланс между Востоком и Западом уже не актуально. СССР представлял для свободного мира такую угрозу, которую он не мог игнорировать. Но он уже не стоял у власти и был не в состоянии оказывать влияние на политические решения.
