Кеннеди должен встретиться с Хрущевым в Вене, сразу же после отъезда из Франции. Генерала мучают опасения, что между ними наладится взаимный диалог, диалог только между Вашингтоном и Москвой, не включающий другие страны, и прежде всего Францию. Потому он попытался убедить своего собеседника в трудности установления связей с Москвой, в двуличности Хрущева и необходимости действовать совместно для его нейтрализации. Относительно германского вопроса он тем более настойчив, что знает стремление Хрущева включать его в повестку дня всякий раз, когда ему предоставляется для этого повод, чтобы все глубже утверждать свою позицию. Генерал также знает, что Кеннеди, обеспокоенный советской инициативой в Германии, склоняется к переговорам, чтобы, как говорит он, избежать худшего. Генерал возражает ему, отмечая, что все переговоры будут тщетными и уступки, на которые пытаются идти Кеннеди и Макмиллан, лишь повлекут за собой другие. Только единый фронт западных стран по этому ключевому вопросу, их согласованная твердая позиция, их солидарность могут воздействовать на Хрущева и предотвратить кризис, которого страшится президент США. «Нужно дать понять Хрущеву, что если вокруг Берлина разразится битва, то это будет войной», – настаивает президент Франции.
Встреча двух президентов великих держав в Вене, когда в ходе переговоров угроза войны постоянно витала в воздухе, заканчивается провалом. Хрущев понял, что не может рассчитывать на слабости западного лагеря или расхождения точек зрения внутри него, чтобы добиться своего. Он также знает, насколько твердость французского президента повлияла на ужесточение позиции Запада. Но он также понял, что в тот же самый момент генерал де Голль как никогда стеснен «алжирской гирей» и отчаянно ищет способы для разрешения ситуации. Самый несговорчивый из всех несговорчивых западных лидеров увяз в проблемах деколонизации. Хрущев делает отсюда вывод, что время проволочек прошло и настала пора для открытого столкновения
101.
Стена, разделившая Берлин
Хрущев убежден, что ничего не добьется, участвуя в переговорах. Таким образом, остается только применение силы. И он решает по собственной индивидуальной инициативе изменить статус Берлина, утвержденный в 1945 г. Ночь на 13 августа 1961 г. становится частью драматической истории возвращения «холодной войны». Это событие застанет весь мир врасплох. Хотя лето и успокоение умов, характерное для этого периода, уже благоприятствовали не одному столь же неожиданному «удару» в европейской истории, как, например, убийство 1914 г. в Сараево или операция «Барбаросса» в 1941-м… Так же происходит и 13 августа, к тому же в воскресенье, глубокой ночью. Никто не мог представить, что этой летней ночью произойдет событие, которое потрясет мир. Однако оно было предсказуемым. В начале августа немецкий аналог Хрущева Ульбрихт (первый секретарь ЦК Социалистической единой партии Германии) предупредил того об оттоке людей, влекущем за собой опустошение университетов, больниц и предприятий ГДР, в направлении «другой» Германии. Границу между двумя Берлинами длиной в 43 км пересекало все возрастающее количество кандидатов на бегство из «коммунистического рая». 7 августа Хрущев, выступая на радио и телевидении, заявит: «Нужно положить конец этому человеческому потоку и закрыть эту границу, которая теперь служит только для того, чтобы “сбежать”». Нужно отметить, что это резкое высказывание лишь повторяло комментарий председателя комиссии по иностранным делам американского Сената Вильяма Фулбрайта, заявившего 13 июля: «Восточной Германии остается только закрыть свои границы. Мне кажется, у нее есть на это право»
102. Никто не обратил внимания на его слова, возможно из-за летнего затишья. Но Хрущев безусловно извлек из них свои выводы, если у него еще оставались колебания.
Совет американца не пропал втуне, поскольку в полночь 13 августа полиция Восточной Германии установила проволочные заграждения и рогатки на всем протяжении границы, разделяющей два Берлина. В час ночи в официальном коммюнике было объявлено, что граница останется закрытой, пока не будет подписан мирный договор. Потом эти заграждения были укреплены бетонной стеной. Зачем устанавливать подобные укрепления, если не последовало ни одной попытки им воспротивиться? Бургомистр Западного Берлина попытался призвать на помощь западные державы, но полученный ответ не соответствовал ни его ожиданиям, ни отчаянию жителей города. Правда, по некоторым утверждениям, генерал де Голль попросил сделать «все возможное, чтобы воспрепятствовать строительству этой стены»
103.
Но на практике предпринятые меры ограничились лишь направлением письменного протеста военному губернатору Восточного Берлина, подписанного тремя военными губернаторами Западного. Впрочем, этот протест не сопровождался никаким требованием об открытии границы. Это была лишь возмущенная констатация свершившегося факта.
Тогда президент Кеннеди отправил в Берлин вице-президента Джонсона, который направился туда в сопровождении генерала Клея, констатировал провокацию, а затем уехал, оставив в Берлине в качестве подкрепления пятьсот военнослужащих. В тот же момент Франция перевела одну дивизию из Алжира в Германию, и это вопреки всем трудностям, которые она претерпевала в Алжире и которые требовали скорее увеличения военного присутствия там, чем сокращения.
5 сентября, комментируя Берлинский кризис в ходе одной пресс-конференции, генерал де Голль изложил свое видение советской инициативы: «В беспорядочной веренице проявлений ненависти и предупредительных акций, организованных Советами, есть что-то настолько самочинное и настолько неестественное, что это заставляет нас отнести эти действия либо к предумышленному разгулу необузданных амбиций, либо к маневрам, отвлекающим наше внимание от серьезных трудностей». Вторая гипотеза в реальности опиралась на интуицию генерала де Голля. Он уже предугадывал озабоченность советских руководителей перед лицом оппозиционных сил, поднимавших тогда голову внутри социалистического лагеря. Прежде всего в Китае. Генерал де Голль предчувствует, что эта страна находится в процессе освобождения от влияния Москвы и становится серьезнейшей проблемой для единства блока, ею возглавляемого. К тому же генерал де Голль убежден – он беспрестанно повторяет это своим союзникам, – что в Европе Москва решила не переходить определенных границ, не провоцировать летального кризиса. Факты подтвердят его слова, когда 17 октября Хрущев, обращаясь к XXII съезду Коммунистической партии СССР, заявит, что для создания благоприятных условий продолжения переговоров он снимает ультиматум, предъявленный президенту Кеннеди в Вене в июне, угрожающий односторонним подписанием мирного договора с Восточной Германией 31 декабря 1961 г., если его требования не будут выполнены. Американские и британские лидеры заключают из этого, что нужно продолжать переговоры, искать компромисса, в то время как для генерала де Голля это означает, что реальный результат приносит только твердость. Но придерживаться такой позиции тем более сложно, чем сильнее СССР оказывает давление на Францию в другой области, в алжирском вопросе.
