– К катакомбам, – повторяю я, и таксист, молча запустив счётчик, включает поворотник.
– Секундочку, – просит Хильда.
– Что такое? – спрашиваю я. – У нас нет времени!
– Да, дорогой, но суета делу не поможет. Разве ты не говорил, что катакомбы тянутся через весь Париж? Слово «многокилометровые» не ты упоминал?
– Э-э-э… да, говорил.
Таксист оборачивается к нам: похоже, к нему вернулся дар речи.
– Если быть точным – триста километров, – поясняет он.
– Вот видишь!
– Я не совсем понимаю, куда ты клонишь, – признаюсь я.
Хильда усмехается:
– Вынь-ка «3000» из уха.
Я тут же вынимаю. Очевидно, Хильда не хочет, чтобы таксист понял, о чём мы говорим.
– Короче, – разъясняет мне Хильда по-немецки, – если катакомбы такие длинные, то вряд ли Национальный банк держит свои золотые резервы там, где в катакомбах открыт вход туристам. Наверняка он разместил их скорее ближе к зданию банка. Разве это не практичнее?
Ух ты! У Хильды чертовски светлая голова! Об этом я совершенно не подумал. Достав мобильник, я гуглю «золотые запасы», «Франция» и «катакомбы».
– Вот! Здесь написано: «Лишь небольшая часть катакомб превращена в музей и открыта для посетителей. Кроме официального входа есть ещё несколько никому не известных. Так, в катакомбы можно попасть и из Центрального банка, который складирует там свои золотые запасы в особо охраняемой зоне». Значит, нам нужно к Национальному банку Франции.
– Верно.
Я возвращаю в ухо «ЛОКИ-3000».
– К Национальному банку, – кричу я водителю.
Тот, даже если и удивился, виду не показал.
Спустя три минуты мы выходим из такси и оказываемся у внушительного сооружения с громадными чёрными воротами. Сверху большими буквами написано Banque de France. В общем, нам сюда!
– И что дальше? – интересуюсь я у Хильды. – Так запросто мы в катакомбы не проникнем. Входа для всех здесь явно нет.
– Нужно мыслить позитивнее! – сердится Хильда. – Смотри на землю. Мы найдём люк канализации и через него спустимся в катакомбы. Я почти уверена, что между отдельными шахтами и штольнями есть соединения. Пустим Хугина вперёд поискать, есть ли где-нибудь переход из канализации в катакомбы.
– А потом наденем наши суперочки и поищем хранилище, которое, надеюсь, найдём раньше, чем Альберих – нас.
Теперь, произнеся это вслух, я уже задумываюсь – гениален мой план или скорее катастрофичен. Вдалеке я снова слышу хорошо знакомый шум. Пока тихий, но всё же от него холод бежит по спине.
– Ах ты ч… – восклицаю я. – Думаю, теперь нам действительно нужно поторопиться. Судя по всему, с минуты на минуту заявятся наши гости!
Мы несёмся по улице вдоль банка в поисках люка.
– Вот один! – кричит Хильда, опускаясь на колени на тротуаре перед круглой чугунной крышкой люка. Вдвоём мы вцепляемся в дырки, проходящие по всей окружности, и пытаемся поднять крышку. Это совсем не просто – как бы мы ни тянули, она даже не шевелится.
– Давай, на счёт «три»! – напрягшись, цежу я сквозь зубы, а затем вслух считаю: «Раз, два, три!». На слове «три» мы с Хильдой изо всех сил делаем рывок – и оказываемся на земле, всё-таки стащив крышку с люка. Я всматриваюсь в открывшийся в дыре глубокий тёмный канал и сбоку различаю узкую лестницу.
– Лезем! Быстрее!
Хильда, одним махом запрыгнув в шахту, вцепляется в лестницу, я следую за ней.
Мы ненадолго задерживаемся, чтобы снизу затащить тяжёлую крышку люка на место. Остаётся надеяться, что это хоть на какое-то время избавит нас от карликов. Затем мы спускаемся на глубину. Хугин по-прежнему восседает на плече у Хильды. Время от времени он тихонько покаркивает: уж не знаю – от жажды приключений или от страха. Метр, два… метров через пять мы опять ощущаем под ногами твёрдую поверхность.
Хильда выуживает из рюкзака очки «ЛОКИ» и один гаджет отдаёт мне. Я озираюсь вокруг. Слева от нас плещется в канале чёрная вода, справа проходит сухая шахта. Над нами слышатся топот и крики – похоже, карлики обнаружили нужную улицу, но им ещё не приходит в голову, что мы спустились в люк. А значит – быстро направо, пока ничего не изменилось!
Поначалу мы спотыкаемся о какой-то кабель и проводку, намного дальше и, судя по всему, ещё глубже начинаются катакомбы: выложенные из камня стены, прорубленные прямо в камне потолки, какие-то непонятные знаки и номера.
Мы подходим к развилке. Налево или направо? Я уже совсем перестал ориентироваться, в каком направлении находится Национальный банк.
Сняв с плеча Хугина, Хильда что-то нашёптывает ему, затем сажает на раскрытую ладонь и слегка подбрасывает в воздух. Хугин мигом улетает – так, словно точно знает, где цель.
– Что ты ему сказала? – любопытствую я.
– Он должен найти ближайшую к банку штольню. Я почти не сомневаюсь, что подземное хранилище располагается именно там.
– Надеюсь, ты не ошибаешься и Хугин, возвращаясь к нам, не заблудится.
– Не беспокойся. Ты же знаешь – я всегда могу призвать этих птиц. Он найдёт меня в любой точке земного шара, и никто лучше него не сможет отыскать штольню.
– Даже в такой темноте? Как же хочется верить, что ты права!
Хильда кивает:
– Да, даже в такой темноте. Ты знал, что птицы ориентируются по магнитному полю Земли? То есть свет им не нужен, они могут лететь и во тьме. Вот увидишь, всё получится. В конце концов, Хугин точно знает, где находится банк, и ближайший к нему коридор он найдёт.
Мы с Хильдой, не шевелясь, молча ожидаем возвращения Хугина. Я напряжённо вслушиваюсь, пытаясь различить какие-нибудь звуки, но не улавливаю ни хлопанья крыльев, ни – слава богу! – признаков налёта карликов. А что я замечаю – так это накопившуюся жуткую усталость. Когда я, собственно, в последний раз спал? Если не ошибаюсь, четыреста пятьдесят лет назад, вот так я себя и ощущаю. И сладко зеваю.
– До чего же вы, люди, много спите! – усмехается Хильда, а я злюсь:
– Прости, конечно, что я всего лишь человек. В своё следующее приключение возьми с собой лучше какого-нибудь полубога. Или на-четверть-бога. Например, Зигфрида.
– Ну что ты сразу обижаешься! Я же вовсе не это имела в виду.
– Как же! Вечно это твоё «мы, боги, всё умеем лучше». Бесит до ужаса!
– Никогда этого не говорила. Да это и неправда. Некоторые вещи мы делать вообще не умеем. Или умеем очень плохо.
– Вот как? Что же, например?
– Чувствовать. Это даётся нам с трудом. Любовь, дружба, радость, печаль – их у нас просто нет. Чаще всего я испытываю примерно те же чувства, что и три тысячи лет назад. Ну хорошо, за небольшим исключением. Но чтобы так, как д’Артаньян! Четыреста пятьдесят лет страдать из-за того, что умерла возлюбленная? Только ради неё отправиться в прошлое? Ни об одном боге ещё такого не слыхала. Ну, во всяком случае, ни об одном древнегерманском. Из-за этих великих чувств я даже где-то вам, людям, завидую. Да и скучновато как-то быть богом.
