На внесение поправок, которые предполагалось огласить и одобрить утром, участникам конференции дали всего восемь часов, но большинство в это время еще спали. Опасаясь негодования и открытого протеста приглашенных, организаторы отказались от этой идеи.
Благодаря проекту декларации 2014 года и связанным с ним спорам многие за пределами Китая впервые услышали слово «киберсуверенитет». Эта концепция в течение нескольких лет формулировалась и обсуждалась на всех уровнях в различных партийных журналах и аналитических центрах. Сегодня она стала движущей силой китайской интернет-стратегии и представляет серьезную угрозу существующему глобальному сетевому порядку.
Впервые доктрина была упомянута в официальном сообщении Госсовета КНР в 2010 году578. По словам Тима Ву, профессора Юридической школы Колумбийского университета и автора термина «сетевой нейтралитет», она выходит далеко за рамки законов любой другой страны в обосновании права государства контролировать интернет579. Одним из первых партийных изданий, подхвативших эту концепцию, стал журнал «Китайское информационное общество», тесно связанный с НОАК. «Киберсуверенитет непосредственно касается национальной безопасности и стабильности», – говорится в статье, призывающей китайских чиновников сделать все возможное, чтобы повысить осведомленность о нем580. Далее сказано:
«Если страна утратит свой киберсуверенитет, это приведет к потере контроля над системами управления жизненно важными отраслями экономики, такими как национальная промышленность, транспорт, финансы и природные ресурсы, и повлечет за собой неисчислимый экономический ущерб. Это приведет к потере контроля над общественным мнением в интернете и вызовет серьезные волнения и беспорядки в обществе, поставив под угрозу государственную власть. Это приведет к потере контроля над военными информационными сетями, что в случае войны лишит армию управления. В результате нация будет повержена и раздроблена»581.
Интерес, проявленный НОАК к этой доктрине, указывает на ее истинный характер. Идея киберсуверенитета направлена на создание государственного интернета в противовес глобальному. Вместо Всемирной паутины, какой мы ее знаем, у каждой страны будет собственный национальный интернет, при необходимости удерживаемый силой, с пограничным контролем и таким иммиграционным режимом, который страна сочтет целесообразным582. Эта доктрина создает угрозу превращения всего мира в Китай, где люди используют зеркальное отражение интернета – нечто похожее на то, что находится за пределами Великого файрвола, но перекошенное и деформированное. Под сенью протекционистских законов и под присмотром легиона цензоров китайские пользователи ищут информацию в Baidu, а не в Google, выкладывают новости и фотографии в WeChat, а не в Facebook и совершают покупки на Alibaba, а не на Amazon. Обращаясь к гостям на банкете в честь лунного Нового года в феврале 2015-го, Лу Вэй, тогдашний председатель информационного бюро Госсовета КНР и главный цензор страны, сказал: «Только при моем надлежащем управлении моим интернетом и вашем надлежащем управлении вашим интернетом онлайн-пространство может стать поистине безопасным, более упорядоченным и более прекрасным»583.
Такое видение интернета, огороженного и жестко контролируемого государством, было прямо противоположно взглядам технолибертарианцев, проявлявших активность на заре существования Всемирной паутины. Интернет создавался без оглядки на географию584, и его первые энтузиасты не слишком задумывались о государствах и границах.
В феврале 1996 года один из основателей медиалаборатории Массачусетского технологического института и ранний инвестор журнала Wired Николас Негропонте поддержал общепринятое мнение, что интернет нельзя регулировать. «Дело не в том, что здесь нерелевантны законы, а в том, что нерелевантны национальные государства, – заявил он на конференции в Бонне. – Киберправо по своей природе глобально, а глобальные законы даются нам не очень хорошо»585.
Долгое время интернет воспринимался как некая особая сущность. Люди считали необходимым уточнять: событие произошло в офлайне или IRL (in real life – в реальной жизни), то есть за пределами виртуального мира. Как пишут ученые Тим Ву и Джек Голдсмит, в 1990-е годы многие верили, что киберпространство может бросить вызов авторитету национальных государств и привести мир к новой, посттерриториальной системе586. Предполагалось, что управлять этой системой будут не законы, а компьютерные алгоритмы.
* * *
Одним из главных апологетов цифровой утопии, свободной от национальных государств и их законов, был Джон Перри Барлоу – пожалуй, самый неординарный из множества эксцентричных свободных мыслителей времен зарождения интернета.
Барлоу родился в 1947 году в Вайоминге, в зажиточной семье ревностных мормонов. В детстве ему позволяли смотреть по телевизору исключительно религиозные передачи, да и то лишь после того, как ему исполнилось одиннадцать587. Отец Джона Норман Барлоу был депутатом законодательного собрания штата от Республиканской партии, а сам Джон позднее руководил первой избирательной кампанией Дика Чейни на выборах в Конгресс588. С Республиканской партией он окончательно порвал, когда она превратилась в личный бренд Чейни с его неоконсерватизмом и политикой вмешательства в дела других стран.
В старших классах Барлоу познакомился с Бобом Вейром, одним из основателей легендарной калифорнийской рок-группы Grateful Dead. Друзья расстались по окончании школы, когда Барлоу отправился изучать сравнительное религиоведение в Уэслианский университет на восточном побережье США, но продолжали поддерживать отношения, и Барлоу написал тексты к десяткам композиций группы589. После университета Барлоу мог присоединиться к Grateful Dead в Сан-Франциско или продолжить обучение в Гарвардской школе права, где ему предложили место, но он вернулся в Вайоминг и занялся делами скотоводческого ранчо своих родителей.
Барлоу совершенно освоился в роли фермера, когда в 1987 году он вступил в одно из первых онлайн-сообществ The Whole Earth ‘Lectronic Link (WELL), основанное поклонником Grateful Dead и влиятельным интернет-мыслителем Стюартом Брандом590. В сообществе WELL и в интернете в целом Барлоу увидел совершенно новую форму объединения людей, обособленную от остального мира и не испорченную его нервотрепкой и стяжательством. «Цифровые технологии – это то, что уничтожает юрисдикции физического мира, заменяя их безграничными и, вероятно, навеки вольными киберпросторами», – писал он в Wired, поддерживая идею, приписываемую Бранду. Она стала в итоге боевым кличем их соратников-технолибертарианцев: «Информация хочет быть свободной»591.
Проповедуя свободу, даруемую интернетом, Барлоу также сражался с силами, стремящимися ее обуздать, такими как Агентство национальной безопасности США. Последнее, по утверждению Барлоу, тщательно отслеживает практически любую активность в Сети и непрерывно препятствует попыткам большинства ее обитателей укрыться от этого наблюдения хоть за какой-нибудь ширмой592. В 1990 году Барлоу заручился поддержкой Митча Капора и Джона Гилмора, двух технологических магнатов, разбогатевших во время первого бума в Кремниевой долине, и основал Electronic Frontier Foundation (EFF)593. Эта организация занималась защитой гражданских свобод в цифровом мире594. Вскоре к троице присоединилось множество выдающихся деятелей Кремниевой долины, а крупные корпорации, включая Microsoft и HP, оказали финансовую поддержку. Юристы EFF продолжали борьбу и выиграли несколько важных судебных дел, связанных с интернетом, включая иск, поданный против спецслужб компанией Steve Jackson Games. Рассмотрев этот иск, судья пришел к выводу, что электронная почта заслуживает по меньшей мере такой же защиты, как телефонные звонки, тем самым обосновав право людей шифровать свои сообщения.
