Прасковья Николаевна, ослепленная его услужливостью, допускала его в самые близкие сношения в доме. Сие не могло мне нравиться, и я также стал удаляться от него; он же начал на меня наговаривать Паскевичу и был одной из больших пружин всех неудовольствий и гонений, тогда наполнявших Грузию и войска. Словом, Голицын был поселитель раздора, источник зла, огорчений, недоверчивости, ссор и не менее того пользовался расположением слабой тещи моей, вопреки всему отвращению, которое я к нему имел. Сим он не удовольствовался: он стал вмешиваться и в семейные дела мои, поселяя раздор и несогласия через различные ябеды и наговоры. Дурно окончив службу свою в Грузии, он возвратился в Россию, где по разным дурачествам, сделанным им в Петербурге, дававшим современно повод к подозрению его в помешательстве, он был изгнан из столицы и ныне поселился в Крыму, где и продолжает свои безумствия.
Готовясь в скором времени снова выступить в поход, я уже не хотел более водворяться на прочной ноге в своем доме, дабы не прельститься удовольствиями домашней жизни, с коими бы мне было трудно расстаться. Я поставил на дворе кибитку свою и палатки, в коих расположил канцелярию, походные экипажи свои держал уложенными и жил у себя в доме как гость, готовясь всякую минуту к выступлению в поход, который вскоре и случился
[32].
Я проводил сколько можно более время в кругу семейства своего, с коим вскоре мне надобно было расстаться, и бывал у главнокомандующего, коего расположением я, казалось, пользовался, что он мне и доказал поручением в начале войны всех выступавших войск в командование мое, для собрания их на границе в лагере. Тогда Сакен поддерживал еще сие расположение Паскевича ко мне и ко всем… Мне известно, что возрождавшиеся даже тогда между ним и Сакеном неудовольствия были прикрываемы лживыми примирениями и личиной искренности, коих развязка должна была когда-нибудь открыться и коих последствия не могли быть хороши.
Между тем все готовилось к выступлению; ибо слухи носились, что турки хотели нас предупредить в открытии войны, и вторжения их в границы наши могли понудить нас к движениям, совершенно отклоняющимся от нашей цели. Мы не хотели им дать выгоды наступательных действий, а потому и спешили сами начать; но нам предстояло перейти горы, на границе лежащие, и в коих подножный корм показывался лишь в исходе мая месяца, а потому и посылали несколько раз офицеров для осмотра сих гор; но они всякий раз возвращались с известиями, что снега еще непроходимы на вершинах, почему и приостанавливалось общее движение войск.
Не знаю, кем было сделано предположение для начала военных действий сего хода, Паскевичем или Сакеном, но оно состояло в том, чтобы выступающие войска соединились близ Ахалкалак. Поводом к сему служило, кажется, то, что у нас были известия о двух намерениях турок, из коих по одному знали, что неприятель собирался возобновить нападения свои на Ахалцых, а по другому, что главные силы его, выступившие из Эрзрума, угрожали Карсу. А потому мы и хотели занять такое место, из коего бы можно было в случае надобности податься на оба фланга, из коих на правом находился Бурцов с отрядом вне Ахалцыха, а на левом близ Карса генерал-майор Панкратьев, прибывший из Хоя (что в Персии) с отрядом, занимавшим город сей по мирному договору с персиянами. Плана сего порочить нельзя; он был хорошо или счастливо соображен… Военные действия Бурцова начались 1 мая, на левом же фланге у Панкратьева военные действия, хотя не важные, начались еще ранее…
Дело, весьма маловажное, происходило в Баязетском пашалыке, занятом в прошлом году Чавчавадзевым; в самую же крепость Баязет был послан генерал-майор Попов, который и держал оную с частью войск вновь порученной ему бригады 20-й пехотной дивизии.
Я был назначен Паскевичем для командования войсками, собиравшимися в центре, к коим должен был прибыть главнокомандующий, и 29-го числа получил я от Паскевича следующее повеление:
«Войскам, имеющим поступить в состав действующего корпуса, значащимся в прилагаемой у сего ведомости, предписал я собраться в Калагире. Назначая ваше превосходительство начальником оных, я предлагаю вам вступить в командование сими войсками и подвигать их постепенно в Башкичет, где предписано заготовлять для них продовольствие. В сем последнем месте в[аше] п[ревосходительст]во присоедините под начальство свое направленный туда Эриванский карабинерный полк и, расположив там весь отряд сей, извольте ожидать дальнейших моих предписаний.
Главнокомандующий генерал-адъютант
граф Паскевич-Эриванский.
№ 512, 28 апреля 1829 г. Тифлис».
«Ведомость войскам, направленным ныне в Калагир.
Нижегородского драгунского полка 6 эскадронов и сводный уланский полк, Донской казачий Карпова полк, Грузинского гренадерского полка два действующих батальона.
Артиллерия: Кавказской гренадерской артиллерийской бригады, батарейной № 1 роты 8 орудий, легкой № 2 роты 6 орудий, 21-й артиллерийской бригады, батарейной № 1 роты 8 орудий, Донская конная № 3 рота, конно-линейная № 5 полурота.
Г[енерал]-майор барон Остен-Сакен».
Из вышеизложенного повеления видно, сколько тогда спешили собрать войска на границе. Главным препятствием был подножный корм, без коего мы двигаться не могли с многочисленными обозами нашими и запасами всякого рода. Войскам, подвигавшимся в горы, нельзя было дать предварительного маршрута, и сие предоставлялось усмотрению ближайшего начальства, которое должно было соображаться с местной возможностью.
На меня возложили в то же время инспекторские смотры почти всех выступающих войск. Кроме моей бригады я должен был осмотреть драгунский и Сводный уланский полки, большую часть артиллерии, пионеров и понтонную роту, находившуюся тогда в Башкичете. Я начал смотры сии в Тифлисе с пионерного батальона и продолжал оные несколько дней, что и было причиною, что не мог немедленно ехать в Калагир, в чем не предстояло еще надобности, ибо затруднения в движении предстояли войскам только из Башкичета. А потому я поручил командование выступившим войском старшему из находившихся при оных начальнику артиллерии полковнику Цебрикову.
Между тем были получены Паскевичем известия о собрании турецких войск, с коими Бурцов имел 1-го числа мая дело при селении Цурцхабе; а потому, переменив назначение сборного места войск, предназначенных в состав отряда мне вверенного, и Калагире, и несмотря уже на затруднения, предстоявшие в переходе через горы в столь раннее время, он приказал мне следовать далее. Посему и в секретном повелении его, полученном мною 1 мая, было сказано:
«Немедленно извольте отправиться в Башкичет и приведите войска в движение оттуда к Ахалкалакам. Эриванский карабинерный полк должен выступить, не дожидаясь прибытия других. Самая удобнейшая дорога из Башкичета в Ахалкалаки идет через Цалку и Топораванский керван-серай; но предоставляю вам, если найдется возможным, направить войска от Башкичета прямо на Ганзу или от Шиндляр на керван-серай. Для исправления дороги будет находиться при пионерной команде, кроме обыкновенного шанцевого, еще на 300 человек инструмента. Предваряю в[аше] п[ревосходительст]во, что в Ахалкалакском санджаке в недавнем времени в двух деревнях, лежащих к стороне Ардегана, существовала чумная зараза, почему войскам в сообщении с жителями нужно соблюдать надлежащую осторожность. Для получения известий о неприятеле, посылайте как можно чаще лазутчиков, на что предписываю кол[лежскому] сов[етнику] Майвалдову доставить вам сто червонцев, о расходовании коих представите мне своевременно отчет. О получаемых вами известиях не оставьте без замедления доносить мне, изъясняя всякий раз положение отряда вашего, удобство дорог и все, о чем нужно иметь сведение для общих соображений. Для доставления вам нужных пособий от жителей Борчалинской дистанции, вместе с сим предписывается явиться к вам Борчалинскому приставу».
