Вместе с сими выстрелами и турки узнали о моем приближении. Они бросили Гофмана, которого крепко теснили, переправились в беспорядке через реку и побежали к своему лагерю в гору, толпясь в тесных местах. Ночь уже почти совсем пала, но сие мне еще было видно. Дабы захватить у них нескольких человек в плен, я немедленно приказал Сергееву с казаками переправиться через реку и преследовать их, но, к удивлению моему, встретил с его стороны возражения о невозможностях и затруднениях. В таких случаях настаивать не должно, ибо дух начальника, сообщаясь подчиненным, не производит ничего путного; а потому и оставил я Сергеева в покое, а на его место послал для сего Мещерякова с мусульманским полком. Мещеряков с татарами бросился, перешел реку и стал подниматься в гору; но было уже совершенно темно, и татары, опасаясь в теснинах встретиться с отчаянной толпой пеших людей, не пошли далее и вернулись назад.
Бой уже совсем прекратился, люди устали, а потому я решился в сию ночь не переправляться более через реку, а открыть сообщение с Бурцовым и переночевать, взяв все нужные меры для узнания о неприятеле и для атаки его на другой день.
Стянув отряд свой на высоты, противолежащие турецкому лагерю, я отправился с батальоном 40-го егерского полка и двумя горными единорогами по дороге для отыскания Бурцова и, завернувши по карнизу за отрог, приехал к передовому отряду Бурцова, состоявшему под командой подполковника Гофмана, который уже раскладывал свои огни. Отряд сей состоял из нескольких рот Херсонского гренадерского полка и нескольких орудий, к коим и сам Бурцов только что прибыл с двумя сотнями казаков и храбрым войсковым старшиной Студеникиным. Мы весьма много порадовались сей встрече и, дружески обнявшись, сообщили друг другу о силах и действиях своих.
Бурцов находился в экспедиции в Ковблиянском санджаке, когда он получил мое повеление идти к Цурцхабу. Отважная экспедиция сия была им предпринята, можно сказать, с необдуманной смелостью, ибо он вдался в ужасные теснины, не видал нигде неприятеля, шедши туда и на обратном пути своем, потерял несколько человек от вооруженных жителей, которые оставили деревни свои и стреляли по нему с гор и утесов в глубину теснины; но Бурцов скучал под Ахалцыхом от бездействия и, не видя нигде неприятеля, предпринял сию экспедицию, дабы, хотя где-нибудь подраться. Узнавши о собрании неприятеля близ Цурцхаба, он поспешил возвратиться, дабы вступить в Поцховское ущелье, и, желая скорее исполнить мое намерение, он послал повеление Гофману с несколькими ротами Херсонского полка немедленно идти к Цурцхабу на присоединение ко мне.
Авангард сей шел с совершенной беспечностью, ибо Гофман не показывал никогда ни большой деятельности, ни заботливости. Подходя к Дигуру, отряд сей был открыт турками, которые выбежали из своего лагеря, спустились с горы и переняли дорогу Гофману. Началась перестрелка, и вскоре турецкая конница с яростью бросилась атаковать в голове шедшую роту, несколько отделившуюся от прочих. Гренадеры свернулись в кружок, и ружейный огонь их на самом близком расстоянии остановил неприятеля, из толпы коего, однако же, байрактар, или знаменщик, пробил первый ряд и, вскочив в кучу, убил пистолетом своим ротного командира капитана Рябинина, приставив оный ему в упор к груди; но и сам был поднят на штыки, и знамя его осталось у нас.
Между тем прочие турки, пользуясь возвышением своего берега над дорогой, по коей шли войска наши, стали спускаться левым берегом реки Поцхо вниз и стрелять с той стороны на наших через реку. Они бы скоро обошли и, переправясь чрез Поцхо, взяли бы в тыл и почти со всех сторон слабый отряд Гофмана, если бы к сему времени не подоспел с казаками Бурцов, который, оставив пехоту свою в следовании, спешил к месту, где происходил бой и, застав Гофмана в столь невыгодном расположении, начал стягивать силы его несколько назад, для занятия небольшой высоты, на коей располагал защищаться до прибытия всего отряда своего, как вдруг услышали они мои два пушечных выстрела, по ним заключили о моем прибытии и ободрились. Но, как я выше сказал, по сим выстрелам и турки бежали с обоих берегов реки в свой лагерь.
Если бы Ковалевский не ошибся так грубо в виденном им, то через четверть часа не было бы более спасения туркам: Забродский взял бы их в тыл, а Фридрикс преградил бы им переправу, и все из них, переправившиеся на нашу правую сторону реки, были бы побиты, взяты в плен или рассеяны. Ковалевскому я намылил голову за его опрометчивость и тем прекратил взыскание, им заслуженное, не желая погубить доброго имени молодого офицера; но я более чем когда стал с тех пор досадовать на офицеров Генерального штаба и уже никогда не допускал их до каких-либо важных порученностей: при всей учености и при всем усердии их, они, по неопытности своей и безответственности в делах, могли всегда ввергнуть в самые большие неудачи; а потому, с полным уважением к их достоинствам, я не позволял им никогда мешаться в какие-либо распоряжения и всегда удалял их от себя, как людей бесполезных и увеличивающих только штабы, обременяя войско лишним числом чиновников, не имеющих прямых обязанностей и более других алчных к награждениям.
Не менее того в сей день, при всей неудачной развязке наших сопряженных движений, мне удалось освободить Гофмана и соединиться с Бурцовым, что уже считал я некоторым успехом; при том же у Гофмана было взято одно неприятельское знамя, турки бежали, потому мы и могли считать победу на своей стороне.
Вскоре стянулся весь отряд Бурцова, который и расположился на правом берегу реки против Дигура. Мы послали Студеникина с казаками за реку осмотреть ночью места, по коим турки уходили, дабы открыть ночные караулы их, а я поднялся несколько на горы и поставил свои пикеты.
Но в авангарде Гофмана была чумная зараза, и сие, как кажется, была одною из причин, по коим Бурцов не взял сих рот с собою в Ковблиан. Еще перед самым выступлением Гофмана из Цхалтмиле
[42] заболело у него несколько человек чумой, и роты сии были немедленно закарантинированы. Они сами держали карантинную цепь свою со всею строгостью и не допускали к себе людей от других войск: примерный порядок войск Кавказского корпуса, соблюдающих с такою строгостью данные им правила, в самых больших трудах, во время усталости переходов и самого боя.
У Гофмана было в сей день около 40 человек убитых и раненых, и в числе первых капитан Рябинин. Трупы наших убитых были обезглавлены турками; их всех похоронили уже на другой день ввечеру. Тело Рябинина, которое одно только не было обезглавлено (потому что он был убит в первую атаку турок, когда наши еще не отступали), было оттащено и лежало около повозок близ деревни, и никто из солдат его роты не позаботился даже о том, чтобы оное положить порядочно и прибрать. Оно лежало на покатости головой вниз, и причиною сей беспечности солдат об убитом капитане своем была жестокость, с которой он обходился с ними. Рябинин был известен, как деятельный и знающий свое дело офицер, но он был крайне жесток с людьми и бесщадно их наказывал!..
Неизвестно, велика ли была потеря у турок; только на другой день, когда мы стали подниматься за рекою в гору, чтобы их атаковать, мы видели следы крови по камням во многих местах, между прочим, и следы везенного турками накануне орудия, которое, вероятно, в тот же день было бы нами взято, если бы не случилось вышеописанной ошибки.
