Обстоятельство сие замедляло мое отправление, ибо мне уже доводилось ехать в Севастополь сухим путем 500 верст лишних; а потому я послал курьера с письмом к графу Воронцову в Одессу, прося его снабдить меня пароходом, из имеющихся в распоряжении его (ибо Одесский рейд не замерзает, или мало замерзает).
26-го я отправился в Одессу, куда и прибыл 28-го. Граф Воронцов давал в мое распоряжение пароход «Неву»
[73]; но как у него была разобрана машина и прежде 10 дней нельзя было собрать оную, то и решился я ехать в Севастополь сухим путем, дабы отправиться на фрегате, оставив пароход.
В проезд мой через Николаев я был у адмирала Грейга, и он в бытность мою получил из Петербурга от графа Нессельроде курьера с дубликатом бумаг, отправленных сухим путем к Бутеневу, от 24 ноября, и копий всего моего отправления. В бумаге сей к Бутеневу было написано, что если бы султан был в тесных обстоятельствах и желал бы вспоможения нашего, то Бутенев вправе был написать к Грейгу об отправлении немедленно одной половины Черноморского флота, коему приказано было вооружиться и изготовиться к походу; но Бутенев не должен был предлагать сего пособия султану и склонять его к испрошению оного, из чего было видно только, что государю желательно было принять участие в делах Турции. Вместе с тем предписывалось адмиралу изготовить весь флот и отправить дубликат сей к Бутеневу с нарочным пароходом, дабы он мог послать оный, в случае надобности, обратно с требованием флота к Грейгу. Первая половина флота нашего, состоящая из пяти кораблей и четырех фрегатов, должна была по сему требованию немедленно отправиться, а другая, столь же сильная, изготовиться и следовать на подкрепление первой.
Контр-адмирал Лазарев должен был отправиться с первой половиной и следовать в Дарданеллы, не выходить, однако же, в Архипелаг, но в случае если бы египетский флот вступил в дело с турками, то принять участие в сражении и поразить египтян. Контр-адмирал Лазарев, начальник штаба Черноморского флота, уже выехал из Николаева в Севастополь по случаю вооружения флота, о чем было уже прежде предписано. Что же подало повод к сей новой мере, я не мог знать; ибо из бумаги к Бутеневу видно только было, что турецкий флот принужден был уклониться к Дарданеллам; но был ли он уже в деле с египтянами, того не было видно, а только можно было предполагать. На случай если бы у адмирала Грейга не было пароходов в распоряжении, он должен был отослать дубликат обратно в Петербург. Пароходов у него не было; но мы рассчитали, что бумаги сии могут поспеть со мною скорее, чем сухим путем с фельдъегерем, из Петербурга отправленным; а потому я и взял их с собой. Адмирал же Грейг должен был просить у графа Воронцова отправления парохода в распоряжение Бутенева, дабы он мог послать его, в случае надобности, в Николаев с требованием флота.
3-го декабря ввечеру я прибыл на севастопольский берег и прямо сел на фрегат «Штандарт», коего командир был капитан-лейтенант Щербачев. Я нашел на нем до 20 офицеров (ибо многие желали принять участие в сем таинственном путешествии, в надежде получить награждения).
4-го я съехал на берег, был у вице-адмирала Патаниоти (командира флота в Севастополе) и обедал у него. Комендант, командир флота и контр-адмирал Лазарев и меня навестили. Последний показался мне дельнее всех; он человек быстрый и, кажется, с соображениями, а потому надобно полагать, что выбор в назначении его удачен.
4-го числа я занялся отправлением писем. Я сообщил графу Нессельроде носившийся слух о разбитии будто французами эскадры вице-адмирала Рикорда, о потоплении двух судов наших и о взятии в плен самого Рикорда. Известие сие было сообщено мне флотскими офицерами; я немедленно исследовал оное и заключил, что поводом к такому слуху послужило приказание вооружить наш флот, а известие привезено одним феодосийским жителем, выехавшим 3 ноября из Константинополя и говорившим, что в Царьграде ожидали тогда прибытии из Архипелага эскадры Рикорда и что гидриоты
[74], спецциоты
[75] и вообще все греки, недовольные турецким правительством, вступили в сношения с Ибрагим-пашой. Заключение сие я также сообщил графу Нессельроде, дабы не наделать напрасной тревоги. Сие же самое сообщал я и военному министру с прибавлением предположений моих о необходимости для турок обезоружить заблаговременно восточные берега проливов, чего бы они не успели сделать, если бы войско их было разбито в Анатолии. Меншикова я благодарил за все удобства, доставленные мне им на фрегате, где точно каюты все отлично отделаны. Наконец, Орлову я все писал и гораздо свободнее, уведомлял его также о говоре, существующем между крымскими татарами; всех же уведомлял о причинах промедления моего в дороге. Сие было в особенности нужно; ибо Дюгамель с умыслом или от несоображения написал к Нейдгарту извинительное письмо в промедлении своем, ссылаясь на то, что я его возил и провел время свое в дороге, занимаясь семейными делами и службой. Хотя мне и позволено было государем провести четыре дня в доме у отца, и я ни часом не промедлил данного мне позволения, но такой отзыв мог бы мне повредить, и его должно было ожидать от человека, преданного единственно своим личным выгодам и расчетам, иностранца, не входящего ни в какие соображения, не знающего отношений службы и непризнательного ни к ласкам, ни к угождениям. Он всю дорогу был мне только в тягость, ибо никогда не принимал на себя ни малейшей заботы и даже неотступно мешал мне, избегая и квартировать отдельно, вероятно из расчетливости; пребывая же вместе, он не умел при посторонних сохранить и той почтительности, которая в таком случае требовалась, что будет мне большой помехой в сношениях моих с азиатцами при любопытстве его, глухоте и медленном соображении вещей. А потому я и решился, сохраняя к нему вежливость, удалить его совершенно от всех сношений по возложенному на меня поручению. К сей мере еще послужило поводом то, что, входя по воле государя в поручение, на него возложенное, в коем я должен руководствовать его наставлениями своими, я его уже несколько раз просил изготовить заблаговременно программу для описания войск; но он всегда возражал против сего и ничего не сделал до сих пор, надеясь вероятно отделаться от занятий, а может быть и от сухопутного путешествия, дабы возвратиться с червонцами, им полученными, в Петербурге. В письме своем к Нейдгарту, которое он мне сам прочел и об изменении коего я мало заботился, он сообщил также слухи и о Рикорде, не исследовав источника их. Досадно видеть, что во всяком дипломатическом поручении вмешаются иностранцы, руководимые только собственной корыстью, без ответственности в делах, и при случае более срамящие нас, чем приносящие какую-либо пользу. Таким же образом поместили при мне и капитан-лейтенанта Серебрякова, армянина, без всякой надобности. В Константинополе я должен буду еще взять француза Лавизона, бывшего консула нашего в Александрии, и грека драгоманом, и тогда штаб мой составится из немца, армянина, француза и грека. Но ни один из них без сомнения не будет пользоваться доверенностью моей, которой всех более заслуживает, и при малом образовании своем, адъютант мой Харнский.
