Последнее сие свидание мое с пашой показало мне, какое влияние имело на сего честолюбца известие о прибытии Галиль-паши: непростительная ошибка, которую сделал султан и за которую он заплатит, по крайней мере, Сирией, которую Магмет-Али, при некоторой настойчивости, был бы готов уступить.
9-го. Ветер продолжался противный и такой сильный, что признали опасным остаться против пролива; а потому, снявшись с якоря, мы поплыли в порт, где опять остановились. Часу в третьем по полудни прибыл Галиль-паша. Корвет его остановился в заливе с другой стороны дворца, потому что ветер не позволял ему войти в главный порт, и тотчас по прибытию его началась пальба со всего флота и с крепости. Все суда Магмет-Али были убраны разноцветными флагами, что составляло прекрасный вид. Вскоре после сего прибыл ко мне Розетти с известием о приеме, сделанном Магмет-Али-пашой Галиль-паше. Сей последний приехал верхом к крыльцу, на верху коего ожидал его Магмет-Али. Галиль слез с лошади, и Магмет-Али сошел со ступеней. Галиль бросился, дабы поцеловать у него полу, но Магмет-Али сего не допустил и поцеловал его в бороду. Они провели около часа в приемной комнате наедине. Галиль подал ему грамоту султана, которую Магмет-Али поцеловал и приложил к голове своей. По выходе Галиль-паши, Магмет-Али был задумчив, но, наконец, сделал знак рукой, как будто с выражением, что все кончено, и позвал к себе секретаря своего и Богоса. Розетти полагал, что договор между ними уже был совершенно кончен. Между прочим, он просил меня, от имени Магмет-Али приказать сделать разыскания на обоих судах, не скрылся ли у нас один грек, бежавший от своего господина, которого он обокрал, прося возврата только одних вещей. Я отвечал, что и самый спрос такого рода был Магмету-Али неприличен и что я никак не был намерен делать подобных розысков; паше же поручил изъявить желание мое, дабы он свои дела кончил. Когда мы говорили о флоте нашем, уже приготовленном, неужели, спросил Розетти, вы не потребуете уплаты сего вооружения от Турции? Я отвечал, что Россия еще никогда не отдавала войск своих в наем. Он жаловался также на оскорбление, нанесенное ему Ачербием, говоря, что он сие вписал в акт; говорил в пользу бесприютных демагогов, коим паша дает убежище. Я подтвердил вчерашний ответ мой паше, что я надеялся, что он не примет ничьего постороннего посредничества, и Розетти меня в сем уверял. Ввечеру я послал за Бутеневым, дабы сообщить ему цель моего посольства; но нашел его совершенно в других мыслях: он порицал волю государя и даже то обхождение, которое я здесь имел, так что я вынужден был ему объявить, сколько я находил необходимым, дабы поступки его совершенно соответствовали моим видам, и заметил ему, сколько было неприлично ему ходить в театр, когда он знал, что я сего не желал.
10-го. Я посылал просить французского парохода, дабы нас выбуксировать. Консул Мимонт на сие и согласился; но капитан парохода дал предлог, что он прежде дня не может нам служить, потому что машина его только что была смазана. Причина же сего была та, что он не хотел повиноваться требованию консула своего и желал показать свою независимость от него. Сколько мне ни хотелось не касаться сего парохода, но меня вынудила к сей мере необходимость, в коей я находился, поспешить выездом отсюда; ибо я замечал из разговоров Розетти, что паша хотел вернуть все сказанное им мне, дабы не показать страха, который ему был вселен моими угрозами. Я не имел более надобности мешаться в дела его и предоставлял ему замириться с Галиль-пашой.
Поутру приплыл на фрегат египетский мит-баши или батальонный командир, который называл себя русским, взятым в младенчестве в плен черкесами и проданным в Египет. Он просил защиты моей и говорил, что не пойдет с судна, опасаясь, чтобы паша ему не отрубил голову или не расстрелял бы его за побег. Человек сей был подозрителен и, хотя черты лица его были русские, но он не знал ни слова по-русски и мог быть подучен от паши, дабы обвинить нас в пристанодержательстве беглых. Я отвечал ему, что не мог его везти без согласия паши и убедил возвратиться, что он и сделал.
Перед вечером я получил записку от Ачерби, который убедительно просил меня видеться пред отъездом моим, говоря, что он имеет мне сообщить самые занимательные сведения и извиняясь, что он не мог за непогодой ко мне приехать. Полагая, что дело сие было слишком важно и что между Галиль-пашой и Магмет-Али заключался какой-нибудь договор против России, я поспешил к нему в дождь и грязь, и он объявил мне за великую новость прием, который был сделан Галиль-паше, о коем я уже знал в самый день приезда его. Он все мечтал о том, чтобы отдать туркам флот паши, как будто бы переговоры делались после какого-либо успеха в оружии со стороны турок. Однако же он, между прочим, сообщил мне, что корвет Галиль-паши не салютовал крепости и всему флоту Магмет-Али, что Сирия уступалась турками, но что, кажется, дело шло о флоте, который султан не соглашался оставить паше. Ачерби говорил мне, что вооружения продолжались, что все портные Каира были заняты шитьем 35 000 новых мундиров, что паша хотел срубить головы шести правителям областей Верхнего Египта, опоздавшим выслать требуемое с них число рекрут и что он заключил сию угрозу напечатанным сего числа приказом, в коем он называл их самыми позорными словами; наконец, что и поставщики строительного леса, коим было отказано в сделанном с ними подряде, вновь получили приказание доставить требуемый лес.
От него я зашел к Розетти. От него получил письмо, коим он уведомлял меня, что турецкий двор отправил Галиль-пашу принять посредничество Франции исключительно и что, будучи сего числа у Мимонта, он видел у него драгомана Галиль-паши, который ему доставил о сем бумагу. В письме он писал, что получено это известие от французского министра в Константинополе, на словах же мне сказал, что сие было писано от Дивана
[113], почему я несовершенно верю сему известию. Я отвечал, что так как желание государя было видеть мир у паши с султаном, то он, верно, не обратит внимания на средства, коими до сего достигнуто, лишь бы исполнили его волю; ибо он сам не расположен был вмешиваться в посредничество, и паша, верно, изберет себе лучшее. Розетти объяснял поступок Галиль-паши, не салютовавшего Магмет-паше, тем, что корвет его пошел так, что все сухари его даже подмочились и что люди, будучи заняты выкачиванием воды, не могли оставаться при орудиях. О делах еще не говорили, но сего числа должны были начаться совещания об оных. Розетти спрашивал меня, останусь ли я, чтобы узнать о решении дела. Я отвечал, что не имею в сем надобности и даже не буду стараться узнавать о сем, лишь бы помирились. «Помирятся, будьте уверены», – сказал Розетти.
11-го ветер сделался попутный, и мы немедленно снялись с якоря. Бриг я взял с собою, с тем, чтобы более иметь сил в Константинополе на случай, если б Магмет-Али-паша вздумал продолжать военные действия, дабы защитить Царьград: ибо с находящимися там уже нашими судами я мог высадить около 600 человек на берег и сим воспрепятствовать переходу египетских войск. При том же я не хотел огорчить Апполинария Петровича, поступив с братом его, как он сего заслуживал, и мог послать бриг с известиями к эскадре адмирала Рикорда.
