13-го. Я был с Бутеневым приглашен на конференцию к рейс-ефендию и к сераскиру. Совещания сии были последствием неуспокоительных известий, полученных из Александрии об отзыве Магмет-Али французскому посланнику. Руссен, по возвращении его, сообщил Порте отзыв сей, присовокупив, что он бы мог еще понудить Магмет-Али, но что так как наша эскадра отсюда не уходила, то он не хотел более вмешиваться в сие дело. Ни рейс-ефенди, ни сераскир не скрывали своего негодования против французов, но прежде чем снова приступить к испрошению нашей помощи, они хотели испытать французского и английского посланников, на что полагали два или три дня, теряя, таким образом, драгоценное время в пустых совещаниях и надеясь, как они говорили, на несколько дней усыпить Ибрагима. Представления мои ни чему не помогли. Сераскир рассыпался в ругательствах на Магмет-Али, хвалился войском своим и нечего не предпринимал; но так как они хотели знать, надеюсь ли я с помощью их войска, по прибытии наших, разбить Ибрагима, то я отвечал им, что прибытие наших было подвержено сомнению, судя по отказу, который они сами сделали, а что об их войске я не мог судить, не видавши оного. Они хотели мне показать оное; но сераскир не обращал никакого внимания на принадлежности, необходимые для устройства войск, и хотел мне показать через несколько дней войска по частям и в казармах. Я отказался от сего смотра, который я полагал бесполезным, объявив, что я не иначе мог судить о состоянии войск, как увидевши оные соединенно в поле, в готовности к движению. Он заметил, что я готовился начальствовать войсками турецкими, и сие его озаботило: ибо, как из его разговоров казалось, он располагал начальствовать нашими. Он стал откладывать смотры, грозился ругательствами Магмет-Али, который его обвинял в том, будто он заплатил 50 000 000 левов французскому послу, дабы склонить его в свою пользу, что он выйдет в отставку, если только султан согласится на требования Магмет-Али, что он сожжет Царьград, если Ибрагим приблизится, жаловался на незнание Гуссейн-паши и прежнего визиря, погубивших две армии, жаловался на нерешительность султана и, наконец, ничего не предпринял. Бутенев остался ночевать в Пере, я же возвратился в Беуг-дере, решившись не приступать ни к какому делу, пока турки не покажут мне войск своих надлежащим образом.
14-го. Получена из Петербурга почта, привезшая мне письмо от графа Орлова, в коем он уведомляет меня, что государь был очень доволен успехом, достигнутым моей поездкой в Александрию в том отношении, что Ибрагим был остановлен в движении своем к Константинополю по приказаниям Мегмет-Али, но вместе с тем государь находил, что я должен был остаться в Александрии до совершенного окончания дела. При сем Орлов распространяется в суждениях своих и, начиная изъявлением сожаления своего, что турки, по недоверчивости своей, не поручили моему покровительству посланника своего Галиль-пашу, он кончает, говоря, что я непременно должен был все кончить, тем более что Галиль-паша был поручен моему покровительству, что противно истине и самому началу письма Орлова.
Из сего я заключаю, что если бы мне не удалось столько, то и сей бы неприятности не случилось: ибо при отправлении моем вовсе не надеялись, чтобы я сколько-нибудь успел, и успех моего дела состоял только в передаче Магмет-Алию угроз государя, не заботясь о последствиях, что нисколько не лежало на моей ответственности. Забыли, что мне именно запрещено было входить в какие-либо условия, что я должен был избегать всякого сближения с Мегмет-Али, могущего поставить государя как будто посредником сего мира; не хотели обратить внимания на то, что Галиль-паша был отправлен турками по научению французов, скрытно от нас, что он, прибыв в Александрию, всячески избегал со мною видеться, и доставил бумаги к французскому консулу, коего просили принять ходатайство сего примирения; не хотели взять во внимание даже сказанное в депеше моей и после того часто повторяемое в письмах моих, сколько посольство Галиль-паши повредило делу нашему; не хотели видеть, что, пребывая долее в Александрии, я мог потерять и приобретенное даже мною (остановление войск);
наконец, не удовольствовались и сим важным успехом, без коего войска Мегмет-Али были бы уже в Царьграде и султан свержен. Все сии обстоятельства подают мне повод к заключению, что сие произошло от зависти людей, не принявших на себя поручение, к коему их назначали, и на успех коего они не надеялись. Успех, мною достигнутый, показал им, сколько они ошиблись, устрашил их на счет веса, который успех сей мог мне придать, и подвигнул к отысканию вздорных причин для очернения моего. Те же мысли были изложены и в письме графа Нессельроде к Бутеневу, и дипломатический корпус не мог без зависти видеть, что военный чиновник в делах их сделал столь значительный переворот. Я решился посему не отвечать Орлову; ибо поведение мое было слишком ясно, дабы подвергнуться оправданиям.
Третьего дня же пришел из Одессы пароход с уведомлением от графа Воронцова, что он приостановил отправление десантных войск по отказу турок и что он ожидает с сим же пароходом известия, послать ли оные опять в Царьград. Сие было Бутеневым сообщено турецкому правительству, которое медлит и теряет время в совещаниях, обещало, однако же, сегодня дать ответ после государственного Совета, кажется, склонного уступить Магмет-Али все, чего он требовал. В ожидании сего ответа Бутенев пригласил меня вчера переехать в Перу, куда я прибыл ввечеру 15-го числа.
15-го же приехал на купеческом судне из Одессы артиллерии капитан Вульферт, командированный в мое распоряжение для покупки лошадей десантным войскам.
16-го. Турки еще не дали никакого ответа. Мы обедали в сей день у австрийского посланника барона Штюрмера, где был также и прусский поверенный в делах, барон Мертенс, который по нескромности своей и преданности французам был принят очень сухо и даже дурно. Он старался переменить свое поведение, но не приобретал более нашей доверенности.
17-го. Мы узнали о намерении турок послать своего чиновника к Ибрагиму с возобновлением почти тех же условий, кои Магмет-Али отказался исполнить, поддерживая требования сии французами, со стороны коих отправляется Варен в Кютаиё. Несмотря на лживость французов и последние неудачи их в Александрии, турки опять обращаются к ним и, как казалось нам, хотят и нас приобщить к сему делу, как будто под руководством и в распоряжении их; ибо вместе с сим они просят прибытия 5000 десантных войск, отказывая прочие войска, предложенные им для помощи, что и доказывает неискренность их относительно к нам. В сей день Бутенев уехал в Беуг-дере для отправления оттуда брига «Париса» в Грецию.
19-го. Я занимался целый день изготовлением донесений моих к военному министру.
20-го. Прибыл из Петербурга фельдъегерь с депешами к Бутеневу. Государь одобрял согласие, изъявленное нами на отправление нашей эскадры в Сизополь по просьбе турок. Военный министр уведомлял меня об отправлении 3-й бригады из Одессы в Сизополь вместо Константинополя, и тому пароходу, который должен был следовать в Одессу с уведомлениями к графу Воронцову об отправлении одной бригады (согласно требованию турок), было приказано зайти в Сизополь для доставления моего повеления генералу Унгебауеру о немедленном прибытии сюда. Вместе с сим фельдъегерем получил я письмо от генерала Нейдгарта, коим он меня уведомлял по приказанию военного министра, что граф Чернышев не понимал, почему я с возвращения из Александрии не писал к нему более, тогда как поручение, на меня возложенное, было вместе и дипломатическое, и военное; не принимая в уважение, что, при отъезде моем из Петербурга, я не получил от него никакого повеления, а напротив того приказание о всем относиться к графу Нессельроде и что по возвращении моем из Египта, я, не имея никакого поручения, оставался в Константинополе до получения новых приказаний без дела и не имел права явно вмешиваться в политические дела, а участвовал в оных только по соглашению с Бутеневым.
