23-го. Вчера привезли мне из арсенала древние оружия, обещанные мне сераскиром; по очистке одной каски от ржавчины, я нашел ее покрытой золотой насечкой самой лучшей отделки. Из прочих вещей любопытен меч огромной величины, рыцарских времен.
У меня обедал кап[итан]-л[ейтенант] Бутенев с двумя морскими офицерами. После обеда мы ездили смотреть производящиеся работы дорог и водопроводов на предположенном новом лагерном месте, и я нашел, что работы сии сделаны с большим тщанием.
24-го. Ввечеру граф Орлов навестил лагерь к заре. Все музыканты были собраны на бугре и чередовались с песельниками. Пляски и разные игры продолжались весь вечер, и, наконец, был сожжен фейерверк. При возвращении графа, все пристани, возвышения и улицы отрядной квартиры были освещены плошками, коих огни повторялись в воде.
25-го. Получено мною повеление от графа Орлова, при коем он сообщает мне полученное им распоряжение от военного министра насчет выдержания карантинного срока при возвращении войск в Феодосию и отправлении больных с госпиталем в Одессу.
26-го. Приезжал ко мне сераскир-паша с Галиль-пашой, возвратившимся из Египта. Он представил мне Галиль-пашу и просил расположения моего к нему, говоря, что Галиль-паша человек, совершенно преданный государю. Галиль-паша приятной наружности и в разговорах довольно ловкий человек для турка, но недостаточно, чтобы скрыть двуличие свое, которое очень заметно. В бытность его в Египте, он избегал свидания со мною, обратился к французскому консулу и, наконец, как говорят, был совершенно задарен Магмет-Алием и обольщен им. Он несколько спутался при свидании со мною, говоря, что я выехал из Александрии в тот же день, как он прибыл туда; на что я ему отвечал, что, ожидая его, я приготовил офицера, который должен был заехать к нему, в то время как корвет стал бы входить в порт, но что корвет сей вошел в другую пристань; что я его дожидался трое суток, полагая, что он захочет со мной видеться и пришлет ко мне, но что я, напротив того, узнал, что он обратился с бумагами или письмами, ему в Константинополе данными, к французскому консулу и, видя, что он как будто избегал свиданья со мной, я уехал, тем более что Магмет-Али уже исполнил одно из требований государя, остановив военные действия, а другое обещался исполнить замирением, к чему ему и предстояла легко возможность по случаю прибытия Галиль-паши. Ответ сей его несколько смутил. Он сказал, что Магмет-Али ему сказывал, что всеми обещаниями его прекратить военные действия я не был доволен, пока он точно не написал в моем присутствии повеления сыну своему остановиться, и Галиль-паша заметил, что он во всем исполнил слово свое. На это я возразил, что оно не было вполне исполнено, потому что он занял Смирну после того; но сераскир отвечал, что Магмет-Алия нельзя было в сем винить, ибо народ анатольский, по легковерию своему, после разбитая великого визиря под Кониею, посылал к Ибрагим-паше со всех сторон людей с повинными. Галиль-паша после того сказал, что Магмет-Али был весьма доволен моим обхождением.
– Магмет-Алию, как умному человеку, ничего не оставалось более, как говорить сие, – отвечал я – ибо он выслушал все истины, которые мне поручено было сказать. Я не имел надобности выходить из себя при объявлении ему оных; хладнокровие мое его более изумило.
– Он был доволен лично вами, но весьма недоволен поручением, которое вы имели, – сказал Галиль-паша, – ибо вы ему представили последствия, каковые будут иметь упорство его и неудовольствие на него государя.
Я воспользовался сим случаем, дабы заметить Галиль-паше, что прибытие его в Египет изменило расположение Магмет-Алия, и разговор сей вскоре переменился; ибо Галиль-паша, как будто опасался продолжения оного, и сераскиру трудно было явно сознаться, сколь велика была ошибка, сделанная им в отправлении после меня Галиль-паши в Египет; но он не оспаривал сего. Сераскир отправился от меня с Галиль-пашой к графу Орлову и просил меня с ним ехать; но я отказался от сего, дабы не показать вида, будто я желаю быть свидетелем разговора их. Когда сераскир садился в лодку, Галиль-паша несколько отстал и, остановив меня, уверял в преданности его к государю, говоря, что он более предан нашему государю, чем султану. Речи сии довольно могли обнаружить и лживость, и неловкость его, и я не возымел о Галиль-паше того мнения, какое всюду распространено. Мне говорили после того уже на другой день, что султан принял его довольно сухо и что все действия его были сделаны с согласия французов, с коими он был в большой связи и совершенно им предан.
26-го числа. Возвратился лазутчик, которого я несколько времени тому назад посылал в Кютаиё, и сообщил, что Ибрагим-паша уже совершенно выступил из Кютаиё и шел к Конии; он встретил недалеко от Кютаиё барона Ливена, которого граф Орлов послал, дабы удостовериться в переходе Ибрагима за Тавр. В тот же день получено мною известие, через возвратившегося из плена от египтян одного турецкого капитана, что Ибрагим-паша, проходя при своем отступлении через города, говорил начальникам оных, что он скоро к ним опять возвратится.
27-го. Я ездил со многими офицерами в Царьград, предварив о том сераскира, который дал нам средства осмотреть некоторые занимательные места города. Нам были приготовлены лошади у Яли-киоска
[140], и мы поехали через сад сераля, в коем остановились, прежде всего, осмотреть прекрасную колонну, воздвигнутую на пьедестале; на нем имеется латинская надпись, коей большая половина стерта от времени
[141]. Оттуда поехали мы смотреть Монетный двор. Начальник оного принял нас с некоторой гордостью, свойственной прежним обрядам турок, почему и я отвечал ему с некоторым пренебрежением к обычаям их. Мы ходили по всему монетному двору, в коем могли заметить довольно невежества и неустройства в производстве работ. Заведение сие, как я слышал, находится на откупе у армян, которые весьма много при сем наживаются; но они обыкновенно дурно кончают поприще свое в сем месте, ибо были примеры, и в недавнем времени еще один, что откупщик был повешен и все его огромное состояние взято в казну. Сим средством султан выручает то, что у него пропадает чрез плутовство и невежество его поверенных. Турецкая монета имеет весьма мало существенной цены от примеси меди, которую делает правительство, и к коей еще прибавляется значительная часть от откупщиков двора, имеющих право несколько часов в сутки работать в свою пользу. Все мастера и просторабочие на сем заводе армяне, и заметен только один турецкий чиновник, который если и видит плутовство, то вероятно имеет в том свою долю.
Нас повели после того смотреть старый дворец султана
[142], который не представляет ничего занимательного; решетчатые украшения беседок, стен и дверей покрыты поблекшей и почерневшей позолотой. Места сии несколько занимательны только по воспоминаниям прежних приемов, которые в оных делали послам, при чем султан сидел в небольшой клетке, приделанной вверху к стене, а визирь с другими чиновниками государства принимал послов в зале внизу, с гордостью, ныне более неуместной здесь. Всего занимательнее были во дворе сем черные и белые евнухи; у них странные и безобразные лица, с выражением злости и женоподобия. Повсюду ходили они по дворам, с любопытством смотрели на нас и обращали на себя наше любопытство, ибо нельзя без чувства содрогания видеть обезображенное и искаженное до такой степени человечество. Провожавшие нас извинились, что нельзя было войти в гарем, потому что султан недавно перевел туда несколько больных жен своих.
