– Но и самым полуэскадроном горцев я очень доволен, – продолжал государь, обращаясь ко мне. – Представь себе, что ныне летом, когда открыт был заговор меня убить, то им поручено было особенное наблюдение за мною во время лагеря и поездок моих, и они меня с глаз не спускали, ни на минуту от меня не отъезжали; они очень усердны и верны.
Я сказал государю, что Ахмет-паша также завел у себя эскадрон черкесов и что ими управляет какой-то венгерец, офицер, бежавший из австрийской службы и принявший веру мусульманскую.
– Каковы они? – спросил государь.
– Очень расторопны, но буйны.
– Нет, а мои так смирны и очень хороши. Турки покупают их маленькими; хорошо бы и нам здесь также: это было бы столько же кантонистов в военно-сиротские отделения наши.
Тут стали говорить свои мнения на сей предмет, и предположения сии, не основанные на знании обстоятельств, остались без последствия. Государь был очень разговорчив во все время обеда. Императрица изредка вмешивалась. Государь говорил о Градской больнице, недавно им посещенной, и когда стали хвалить устройство оной, то он сказал, что она не на счет государства содержится, а на счет города. Он шутил над толщиной случившихся на одном дежурстве генерал– и флигель-адъютантов и спросил меня, не имею ли я одышки, и к здоровью ли своему я отношу полноту свою? Я отвечал, что чувствую себя совершенно здоровым, что пополнел ныне во время сидячей жизни в карантине, что полнота моя не препятствует мне легко двигаться, и что я могу свободно верст по 12 ходить по горам. Стали говорить о причинах толщины. Я утверждал, что не пища к сему служит поводом, сколько я заметить мог сам. Государь стал говорить, как он скоро по дорогам ездит, и почти совсем без пищи и, назвав несколько примеров такой езды, спросил, могу ли я также не евши пробыть долгое время. Потом, обратившись к Гогелю, сказал:
– А вот его я послал прокатиться недавно в Иркутск, да еще как! Прямо от стола из-за ужина послал. Представь себе, что в Иркутске вздумал какой-то архиерей бунтовать, сам пошел на гауптвахту, и народ стал волноваться; но его скоро уняли, вот Гогель тогда к нему ездил. Да готовься, брат (обратившись к Гогелю), опять через неделю или две ехать.
– Как, – сказала императрица, – опять ехать?
– Да, надобно ему ехать в 1-й корпус, посмотреть, что там делается.
Во время обеда приходил наследник с великими князьями и княжнами, с коими государь и императрица несколько занимались и ласкали их. После обеда все вышли в биллиардную залу, где государь играл с детьми. Императрица спрашивала меня о помещении моем в квартире, где я ее имею, и какова она, показывала фамильный портрет, висевший на стене, и желала знать мнения моего о сходстве. На вечер я не был зван, потому что государыня поехала в театр.
29-го я должен был оставаться дежурным до развода; но поутру было еще заседание в кавалерской думе Владимирского ордена, где и я находился, а оттуда поехал к разводу, где меня сменил новый дежурный генерал-адъютант Исленьев.
2-го, будучи, как всякий день, на разводе, великий князь Михаил Павлович долго говорил со мной о делах Польской войны, и в присутствии многих рассказывал обстоятельства Варшавского приступа
[180], выставляя подвиги мои и отличное состояние войск, под командой моей состоявших. Я не остался равнодушным слушателем похвалы его и, выставляя устройство Гвардейского корпуса во время похода сего, сказал Михаилу Павловичу, что я ему обязан выручкой меня в день сражения сего, что истинно и было: ибо в то время, когда я сражался с превосходнейшими силами, без участия главнокомандующего, не обратившего внимания на правый фланг, он прислал ко мне по собственному произволу в подкрепление несколько гвардейских полков, которые вели себя отлично хорошо, и этой помощи обязаны мы тем, что могли иметь столь значительный успех на сем фланге.
4-го. По приглашению брата Андрея, я поехал с ним в Невский монастырь, дабы познакомиться с митрополитом Серафимом и с графиней Орловой
[181], которая там бывает всякую субботу у всенощной. Я прежде заехал к митрополиту Ионе, бывшему экзарху Грузии, который был очень рад меня видеть. Я пошел с ним вскоре к Серафиму и был у всенощной, которая служится в домовой церкви его, а после всенощной зашел опять к нему, где познакомился с графиней Орловой, женщиной чудной по своему образованию, как говорят, и по строгости монашеской жизни, которую она соблюдает в своем доме, тогда как живет открыто, в свете, и бывает у двора. Я не имел случая с ней много говорить в сей раз; но первые приемы ее мне понравились, и она пригласила меня к себе.
8-го. По случаю именин великого князя Михаила Павловича был церковный парад Московскому полку и обед в Михайловском дворце его. Моя очередь была для дежурства при государе, но меня не нарядили и, прибыв в манеж, я узнал, что наряжен был дежурить г[енерал]-а[дъютант] Чичерин. До прибытия еще государя в Манеж, я обратился к Бенкендорфу и объяснил ему сей случай, жалуясь на перебивку очереди. Бенкендорф спросил, кто наряжен на место меня, и когда я ему сказал, что Чичерин, то он отвечал мне, что сие, вероятно, сделано, как водится, по особенной просьбе его, или потому, что прежняя очередь его прошла по случаю болезни его. Я отошел, но вскоре Бенкендорф подошел ко мне и сказал, что, так как Чичерина еще нет, то чтобы я занял дежурство при государе, коль скоро он войдет. Я подошел на место к лошадям, чтобы осмотреть ту, на которой мне должно было ехать; но Бенкендорф предупредил меня, что государь не ездит верхом, и я стал неподалеку от входа в Манеж, остерегаясь занять свое место в случае, если б Чичерин приехал вместе с государем. Войдя в Манеж, государь остановился и принял рапорт от великого князя. Чичерина еще не было, и военный министр подбежал и принял от государя рапорт; вслед за сим государь пошел по фронту, и я, заняв свое место, шел за ним; но тут прибыл и Чичерин, коему я уступил свое место. Я был доволен, что не пропустил подобного случая и дал заметить, что я не равнодушен к оному. После молебна и парада все отправились поздравлять великую княгиню с именинником, но первые могли только войти, а последние записывались. К 3 часам собрались к обеду. Великая княгиня меня заметила, подошла и несколько разговаривала со мной. Она была прелестна и наружностью, и обхождением своим.
Ввечеру весь двор был в новом театре, но я туда не ездил, для избежания тесноты, в коей толпиться не нахожу удовольствия.
9-го я был наряжен дежурным и, как развод был отказан, то отправился в дежурную генерал-адъютантскую комнату в Зимний дворец и, как еще было рано, то я выслушал конец обедни в придворной церкви. Возвратившись в свою комнату, я послал за старым дежурным фл[игель]-адъютантом, которым был вчера князь Долгорукий, а новый, князь Белосельский, вскоре приехал.
