Ввечеру Габель возвратился ко мне с ответом от Левашова, что он, как военный губернатор города – начальник всего гарнизона и может располагать музыкой, как хочет, а потому и требовал, чтобы она была на назначенном им месте; что он завтра пошлет коменданта крепости генерала Трузсона поверить, исполнено ли его приказание и сам будет при музыке, и что если фельдмаршалу сие неугодно, то бы его сиятельство написал ему повеление, которое он исполнит и донесет о том военному министру для доклада государю. Получив ответ сей, я принял намерение сам отправиться к музыке на другой день, дабы не допустить его никоим образом к такому явному нарушению всех правил благочиния и изъявлению столь грубого неуважения к приказаниям фельдмаршала.
В следующее утро приехал ко мне комендант генерал-майор Трузсон с объявлением от имени военного губернатора, дабы музыка была на назначенном им месте, прося ответа. Я отвечал, что сему не бывать, пока фельдмаршал не прикажет, и поручил ему передать сие графу Левашову. Доложивши же о том фельдмаршалу, я опять спросил, не прикажет ли он музыке собираться в саду. Но князь решительно не хотел сего и приказал музыке быть на назначенном им месте, сам поехал посмотреть избираемое Левашовым и нашел его пыльным и неудобным, а потому, вызвав с гауптвахты караульного офицера, лично велел ему, чтобы музыка была на указанном им месте, приказал сие еще лично сам Габелю и послал его к Левашову сказать, что он не находит его место удобным. Левашов отвечал, что он велел поправить сие место и приготовить его со всеми удобствами для помещения музыки, а потому и просит, чтобы ее поставить по его желанию; но фельдмаршал, отдавший уже с твердостью приказания свои, соблюл при сем самую ловкую вежливость: он велел сказать Левашову, что он «просит» его о сем. Левашову ничего не оставалось более, как смириться, и он отвечал, что просьба фельдмаршала для него приказание, и не мешался более в сие дело. Он поручил нашему коменданту Габелю съездить к Трузсону и сообщить ему сие; но я не велел ему делать сего, ибо Трузсон от нас был независим, и Левашов не должен был и в сем случае принимать на себя сего повелительного обхождения. Музыка в тот вечер пришла, куда ей было назначено, там играла беспрепятственно и продолжает до сих пор играть всякий вечер там же.
Не менее того в то самое утро Левашов приезжал к фельдмаршалу и жаловался, что будто Карпов накануне под окошками его шумел на улице; но ничего не говорил о перемещении музыки. Мне сие сам говорил фельдмаршал, и я объяснил ему все дело, как оно случилось.
Киев, 20 мая
Левашов увидел из сего происшествия, что усилия его к показанию власти своей были тщетны. Он посрамил себя в глазах всех и своих, и посторонних, но… не переставал действовать в таком же роде. Например, он рапортом жаловался фельдмаршалу, что дивизионный начальник Шульгин под разными предлогами уклоняется от вывода из города одного полка по его требованию в селения. Ему ответствовали, что Шульгин на сие не имел права без распоряжения своего начальства.
На днях получен мною был рапорт Левашова с испрошением назначить людей для прислуги в госпиталь и лекарей. Рапорт был доложен фельдмаршалу, и по нему уже делались исполнения, как я получил на мое имя письменное отношение от Левашова, в коем он уведомляет об отправлении того рапорта и данной писарем Михайловым расписке в получении. Ныне же, говорит он, рапорт сей поднят на улице против моей квартиры, а потому препровождает его ко мне для доклада фельдмаршалу!
Я удивился, ибо уже исполнение было сделано по первому его требованию; но, посмотрев рапорт, им будто вторично препровожденный, увидел, что он прислал только один распечатанный куверт, который вероятно брошен без внимания и нечаянно попался ему на улице, а он, не разглядевши, послал его ко мне для упрека. Я возвратил ему тот же куверт с объяснением дела. Таким образом, он часто накупается на неудовольствия по… своей торопливости.
Киев, 21 мая
Фельдмаршал скрывает с твердостью, сколько его огорчает уничтожение армии и поступок, против него в сем отношении сделанный; но не всегда он в силах утмить огорчение свое. Так, например, на днях пил он за обедом за здоровье всех россиян, по обыкновению своему, и к сему присовокупил: «И врагу моему Чернышеву желаю по возможности быть полезным Отечеству нашему». На днях также, пришедши к нему с докладом, я застал его сидящим под окном в адъютантской комнате.
– Мне здесь приятно, – сказал он, – я люблю смотреть на рабочих, – (у него в то время перестраивали ворота наново с улицы на двор) и, пославши рабочим пять рублей, он присовокупил: – Скажи мне, Николай Николаевич, не удивительно ли это, в самом деле? Другим строят триумфальные ворота при торжественном въезде их, а мне для выезда!
Дня три тому он был за обедом в мундире полка своего, и князь Горчаков, сидевший подле него, сказал ему, что он его в первый раз видит в сем мундире.
– Да, – отвечал князь, – полка у меня не отняли.
Но вчера его истинно огорчил адъютант его Бларамберг, пришедший к нему просить рекомендательного письма к Левашову для помещения его к нему в адъютанты. Когда я к нему пришел, то он сказал мне:
– Разве не могу я оставить адъютантов при себе до последнего времени? Я всегда могу еще успеть в мерах, нужных для размещения их. Зачем они торопятся? Разве не могут они дождаться, пока я умру?
Я изъяснил ему, сколько Бларамберг заслуживает удаления от него безотлагательно; но князь по великодушию своему тут же приказал мне оставить случай сей и не говорить о нем.
31 мая с почтой получен на имя фельдмаршала рапорт от Адлерберга, следующего содержания:
«Киевский военный губернатор, генерал-адъютант Левашов донес господину военному министру, что он, объезжая 29 апреля караулы по городу, нашел при главной гауптвахте, пред вечерней зорей, музыку, поставленную вдали от фронта, близ отхожих мест гауптвахты. Находя помещения сие неприличным, тем более что музыка сия привлекала стечение публики, граф Левашов приказал переставить оную перед гауптвахтой, на месте, нарочно для сего спланированном. Вслед за сим дежурный генерал 1-й армии генерал-майор Карпов, прибыл туда, и хотя ему было объявлено, что изменение сделано по личному распоряжению военного губернатора, но он, при нем же, забыв всякое чинопочитание и уважение, приказал оную немедля переставить на прежнее место. По всеподданнейшему докладу о сем государь император изволил признать сей поступок генерал-майора Карпова совершенно противным всякому порядку службы: ибо, по уставу о гарнизонной службе, после пробития сбора, все караулы поступают в ведение военного губернатора или коменданта, которые одни могут оными распоряжаться. Сообразно с уставом, следуя сему, генерал-адъютант граф Левашов имел полное право переместить музыку, и генерал-майору Карпову не только не надлежало изменять распоряжение старшего генерала и главного начальника караулов, но, по званию дежурного генерала, он обязан наблюдать, дабы подобного нарушения дисциплины и порядка нигде не было допускаемо. По сему его величество высочайше повелеть соизволил генерал-майора Карпова за таковой поступок арестовать на 24 часа. О таковой высочайшей воле имею честь донести вашему сиятельству к зависящему распоряжению. Москва, 17 мая, № 162».
