– Каков Маевский?
– Таков, как и прежде был, государь.
– Что же, все записывается в приказах?
– Не то главное, государь; он исполнен усердия, проводит целый день в лагере, но от того пользы мало, потому что он не знает службы и не умеет ничего сделать. Он, говорят, человек честный и бескорыстный, но дивизии не поправит; по сей причине и прошу вас перевести его в другую, где бы не нужно столько устройства.
– Почему же в другой дивизии не нужно устройства? Все должны быть равны.
– Он мог бы командовать дивизией, в которой более порядка, чем в тринадцатой, расстроенной от частых движений и недавнего еще похода в княжества.
– А бригадные каковы?
– Плохи, ваше величество. Потемкин служил в артиллерии, он недавно прибыл, да и мало знает пехотную службу.
– Линден от чего же не хорош? Он всегда был исправен.
– Линден человек болезненный.
– Да, он человек израненный и из первых попался в плен в Польскую войну.
Государь в сем случае смешал его с генералом Левандовским и, не давши времени мне возразить, он стал называть полковых командиров всех войск, собранных в Белой Церкви, по чертежу, который я ему представил и на коем были прописаны имена их, говоря о каждом почти (как и о прочих генералах, находившихся в Белой Церкви), мнение свое, частью ошибочное, так что я не иначе, как прерывая его речь, мог выразиться насчет иных, в том числе насчет генерала Соболевского, о коем я отозвался как об отличном офицере. Государь сделал некоторые изменения в чертеже общего смотра, представленном от графа Витта через меня, и отдал все приказания насчет смотра в Белой Церкви; почему и просил я у него позволения отправиться на другой день, что государь мне разрешил. По приказанию фельдмаршала, я доложил государю о худом состоянии его здоровья, которое не позволяло ему лично явиться к его величеству, на что получил ответ, что он заблаговременно не приказал фельдмаршалу делать сего и что сам будет к нему на другой день. Государь спрашивал, отъехал ли генерал Карпов к своей бригаде, и когда я сказал, что нет, потому что должен остаться здесь до 1 ноября для сдачи дел, то он с неудовольствием отвечал, что бригада его без командира и что ему надобно поспешить к ней, «лишь бы он ее только не испортил, потому что бригада хороша». Я доложил, что по случаю отъезда моего буду просить военного губернатора о представлении ему на другой день генералов Главного штаба. Государь отвечал, что он их примет, но только на смотру и не может сделать сего у себя и кабинете, потому что это слишком развлекает от дела, и показал мне на большую кучу бумаг, пред ним лежавшую. Я пробыл у государя около получаса и мог заметить только, что он очень спешил и имел неприятные воспоминания о бывшем Главном штабе армии.
Белая Церковь, 15 октября
11-го числа поутру я выехал из Киева в Белую Церковь в то самое время, как саперные батальоны и жандармский дивизион собирались на смотр, в самую ненастную погоду. Я узнал впоследствии, что государь остался недоволен, потому что войска кричали «Ура!» на церемониальном марше. Впрочем, настоящие недостатки в сих батальонах покрылись непогодой, воспрепятствовавшей государю заметить их. После сего государь был в пещерах, осмотрел крепость, учебные заведения, арсенал и город и на все сие употребил только несколько часов; в том числе посещение его фельдмаршала продолжалось более получаса. Он остался доволен арсеналом и до такой степени хвалил его, что начальник арсенала генерал-майор Скордулли, родом грек, коему, как кажется, угрожало скорое падение, по неудовольствиям начальства или неисправностям, в минуту восторга бросился на колена в присутствии всех благодарить государя. В арсенал приехал также для свидания с государем фельдмаршал Паскевич, которого государь называл отцом-командиром
[40]. Граф Гурьев до такой степени засуетился, что не нашел случая представить государю собранных генералов бывшего Главного штаба армии.
12-го числа в 1 часу пополуночи приехал государь в Белую Церковь и остановился в Александрии
[41]. Он принял меня и спросил, терпят ли войска от холода и будет ли 12-й час на другой день самый удобный для первого смотра. Притом приказал собираться им к назначенному времени против Александрии; в случае же дурной погоды отложить смотр до 12 часов, а ежели и к тому времени погода не поправится, то и совсем отложить его до другого дня. Я отвечал, что люди в лагерях точно терпят от холода; но что к доставлению им выгод приняты все средства, а отложить смотр не полагал нужным, в какую бы то погоду ни было: ибо люди давно уже с нетерпением ожидают его приезда и будут во всякую погоду тянуться, дабы представиться в лучшем виде. Сие сказал я как потому, что оно было справедливо, так и потому, что всякая отсрочка или промедление смотров были затруднительны войскам, остающимся в лагерях, и для здоровья которых необходимо было отпустить их на квартиры: ибо погода стояла холодная и вовсе неудобная для лагеря. По выходе от государя мы решили с графом Виттом определительно собрать войска к смотру, несмотря на погоду.
12-го числа в 11 часов утра начался высочайший смотр трем дивизиям пехоты и двум кавалерии. Смотр сей продолжался три часа. Пехота прошла довольно дурно, что случилось противу всякого моего чаяния и с 11-й пехотной дивизией, лучшей во всей бывшей 1-й армии и поистине хорошей. Государю понравился только один полк; а прочие, за исключением еще одного (моей дивизии, который он назвал порядочным) нашел он все очень дурными и отозвался, что войска сии гораздо ниже того, как он ожидал, при чем он не обратил никакого внимания собственно на те предметы, которые могли свидетельствовать об устройстве полков. Отъезжая от колонн, он подозвал меня и сказал, что более чем когда доволен уничтожением состава 1-й армии, в коей не могло быть устройства, потому что главнокомандующий по слабости не в состоянии был распоряжаться войском. Сие было сказано как будто в тайное оправдание себя относительно поступка его против князя, которого он удалил от командования, вопреки данному им обещанию оставить его на сем месте до смерти, и мысль сия не могла скрыться в словах государя.
Причины неудачи церемониального марша были следующие. Накануне смотра, вместо того, чтобы дать отдых войскам, генерал Кайсаров вздумал собирать их для повторения боевых порядков, к чему пригласил и начальника моей дивизии. Войска собрались и по случаю ненастья возвратились без всякого упражнения, отчего люди вымокли, перепортили изготовленную амуницию и изнурились без всякой надобности. Ночью было очень холодно, люди не могли ни отдохнуть, ни высушиться, а до света поднялись, дабы поспеть вовремя на сборное место к высочайшему смотру, отчего и выбились из сил и на смотру были вялы. Сверх того, с государем прибыл главный капельмейстер гвардейского корпуса Газе, коему велено было показывать музыке меру. Войска привыкли ходить быстрым шагом, который напред сего требовался; на сем смотру его уменьшили неожиданно 12 шагами, отчего люди стали сбиваться с ноги.
