Особенно активным испытательным полигоном для носимых сенсорных технологий стало здравоохранение, что может иметь особенно пагубные последствия, учитывая сравнительно невинное происхождение этой идеи. Когда телеметрия впервые перешла от стай и стад Маккея к человеческому животному, одним из первых ее применений было в качестве средства наблюдения за самыми уязвимыми – устройство в виде брелков с кнопками для одиноких пожилых людей. В 2002 году, когда все еще тайный надзорный капитализм совершил свои первые прорывы, в одном обзоре «беспроводной телемедицины» подчеркивалась важность домашнего мониторинга для пожилых людей и для расширения охвата службами здравоохранения в отдаленных районах. Как и в случае с «Осведомленным домом», схема предлагавшейся для таких служб домашнего мониторинга цифровой архитектуры предусматривает только три стороны: это замкнутый контур, связывающий исключительно находящуюся у себя дома пациентку, серверы ее больницы и ее лечащего врача
[661]. Ни в одном из этих проектов не предусмотрены какие-либо дополнительные стороны – никаких компаний, фиксирующих ваше поведение, никаких технологических монстров с их дырявыми платформами и проприетарными серверами, превращающими вашу жизнь в излишек, чтобы они могли знать, чего вы захотите дальше, и помогать своим клиентам продать вам это первыми.
До рождения и распространения надзорного капитализма можно было думать о цифровом представлении вашего тела как о чем-то обогащающем доверительные отношения между пациентом и врачом, матерью и ее ребенком, пожилыми родителями и их взрослыми детьми. Когда над цифровой средой стал довлеть надзорный капитализм, такие представления стали нелепостью. И «Осведомленный дом», и проект телемедицины исходят из того, что все поведенческие данные реинвестируются на службе человеку, который и является искомым предметом этих договоренностей, и обеспечивают тем самым спокойствие, доверие и достоинство – шанс для реального познания и расширения возможностей.
Во многих статьях, посвященных мониторингу состоянии здоровья, продолжает подчеркиваться полезность такого мониторинга для пожилых людей, но в целом разговор решительно ушел от прежнего состояния блаженного неведения. Некоторые исследователи ожидают слияния «умных городов» с тем, что сейчас называется «мобильным здравоохранением» (m-health), и появления «умного здоровья», определяемого как «предоставление медицинских услуг с использованием контекстно чувствительной сетевой и сенсорной инфраструктуры умного города»
[662]. Для этих нужд в настоящее время существуют надежные датчики, способные оцифровывать все больше физиологических процессов в качестве поведенческих данных, включая температуру тела, частоту сердечных сокращений, активность мозга, движения мышц, кровяное давление, интенсивность потоотделения, расход энергии и движения тела и конечностей. Существуют датчики, которые могут фиксировать аудио-, визуальные и физиологические данные в период послеоперационного восстановления и реабилитации пациента. Был разработан гибкий сенсорный текстильный пластырь, который может превращать в поведенческие данные дыхание, движения рук, глотание и ходьбу. В других приложениях «носимые микромеханические датчики» обеспечивают «точный биомеханический анализ» во время вашей ходьбы или бега, а «нательная сеть» регистрирует и анализирует ходьбу и бег «в экстремальных условиях»
[663].
То, что сегодня мы пользуемся медицинскими данными и советами, полученными от наших телефонов, пока сами эти карманные компьютеры активно пользуются нами, – красноречивое свидетельство неспособности системы здравоохранения удовлетворить нужды людей второго модерна. «Мобильное здравоохранение» вызвало взрывной рост оцифровки и захвата поведенческого излишка тогда, когда люди в рекордных количествах стали обращаться за поддержкой и руководством к своим фитнес-браслетам и диетологическим приложениям
[664]. К 2016 году на платформах Google Android и Apple iOS было доступно более 100 000 мобильных медицинских приложений, что вдвое больше, чем в 2014 году
[665]. Эти богатейшие данные уже нельзя представлять себе спрятанными в тесном замкнутом цикле, связывающем пациентку и ее врача, или приложение и установившего его бегуна или едока. Конечно, у этой идиллической картины все еще есть свои сторонники, но для надзорных капиталистов эта картина – лишь поблекший дагерротип.
