Поскольку многие программы по изменению поведения были нацелены на подневольных обитателей тюрем и психиатрических учреждений, сенаторы признали, что средства изменения поведения должны считаться формой государственной власти, и поставили под сомнение конституционное право правительства на «контроль» над поведением и мыслями граждан. В своем обзоре правительственных учреждений подкомитет обнаружил, что «в настоящее время в Соединенных Штатах под эгидой федерального правительства <…> используется широкий спектр методик изменения поведения», и отметил, что «в условиях быстрого распространения методов изменения поведения особую обеспокоенность вызывает то, что было предпринято мало реальных попыток рассмотреть важнейшие вопросы индивидуальной свободы и <…> фундаментального конфликта между индивидуальными правами и поведенческими технологиями»
[865].
Однако самые сильные слова сенаторы приберегли для того, что они сочли двумя самыми крайними и пагубными методами изменения поведения. Первым из них была психохирургия. Вторым – «электрофизиология», определяемая как «использование механических устройств для контроля над различными сторонами поведения человека». С особым ужасом в отчете говорится об «устройствах», предназначенных для ношения субъектом ради «непрерывного наблюдения и контроля за его поведением c помощью компьютера» и «для недопущения нежелательного поведения».
Первая поправка к конституции, утверждал подкомитет, «должна в равной степени защищать право человека на генерирование идей», а право на неприкосновенность частной жизни должно защищать граждан от вторжений в их мысли, поведение, личность и идентичность, если мы не хотим, чтобы эти понятия «потеряли всякий смысл». Именно в этом контексте для критического анализа была выбрана поведенческая инженерия Скиннера:
Крупный сегмент новых технологий поведенческого контроля связан с обусловливанием, посредством которого различные формы убеждения используются для стимулирования определенных типов поведения и одновременного подавления других
[866].
Предвосхищая будущие методы геймификации как средства изменения поведения, в докладе подкомитета также с тревогой отмечаются более «мягкие» подходы, основанные на «позитивном подкреплении», от «стимулов в виде простых „звездочек“ для учеников начальной школы» до сложных систем поощрений, нацеленных на «перестройку личности с помощью искусственно применяемых методик». Всеобщая одержимость контролем над насилием также породила методы «прогнозирования поведения», которые «поднимают фундаментальные вопросы, касающиеся надлежащей правовой процедуры, неприкосновенности частной жизни и индивидуальных свобод». Психолог, писавший в 1974 году в журнале Monitor, выпускаемом Американской психологической ассоциацией, озвучил эту тревогу, предостерегая коллег, которые похвалялись способностью «контролировать поведение», что теперь на них «смотрят с растущим подозрением, если не с отвращением, и угрожают ограничениями <…> Социальный контроль над поведенческим контролем уже в действии»
[867].
Деятельность подкомитета возымела серьезные долгосрочные последствия. Не только группы по защите прав заключенных и пациентов получили мощную поддержку в своих усилиях по прекращению поведенческого угнетения, применявшегося в этих государственных учреждениях, но и психологи также начали обсуждать необходимость профессионализации своей дисциплины, что подразумевало разработку четких этических стандартов, процедур аккредитации, программ обучения и карьерных лестниц
[868]. Национальный закон о научных исследованиях, принятый в 1974 году, предусматривал создание при исследовательских институтах комиссий по этике и заложил основу для разработки и институционализации «общего правила» этического обращения с участниками исследований, от соблюдения которых, как известно, освободил себя Facebook. В том же году конгресс учредил Национальную комиссию по защите людей, принимающих участие в биомедицинских и поведенческих исследованиях. Когда пять лет спустя комиссия опубликовала свои выводы в виде «Отчета Белмонта», они стали профессиональным стандартом этических принципов, применяемым ко всем финансируемым из федерального бюджета исследованиям на людях в США
[869].
Активное правовое сознание 1970-х годов изгнало поведенческую модификацию из гражданской жизни, или по крайней мере заставило слегка померкнуть ее звезду. Сотрудник Федерального бюро тюрем рекомендовал руководителям программ избегать использования «термина „изменение поведения“, вместо этого говоря о положительном вознаграждении и подкреплении в ответ на такое поведение, которое мы пытаемся привить». Другой сотрудник сказал: «Мы делаем то, что всегда делали <…> но называть это „поведенческой модификацией“ – значит только усложнять ситуацию»
[870]. «Научно-популярная» книга Скиннера 1976 года под названием «О бихевиоризме», написанная им, чтобы рассеять то, что он считал заблуждениями общественности, сложившимися после жесткой реакции на «По ту сторону свободы и достоинства», не смогла привлечь к себе достаточного внимания публики. По словам биографа Скиннера, «битва достигла кульминации». Публика, которая сделала «По ту сторону свободы и достоинства» бестселлером, «не менее единодушно отвергла доводы Скиннера, что есть более важные культурные вопросы, чем сохранение и расширение индивидуальной свободы»
[871].
Самое удивительное то, что в течение всех этих многолетних лет споров и тревог невозможно было представить какие-либо иные средства изменения поведения, кроме принадлежащих государству и используемых им: это казалось привилегией государственной власти. Автор статьи в журнале Harvard Law Review за 1966 год, посвященной вопросам электронной слежки, надзора и поведенческого контроля, рассуждал: «мы рассмотрим правительственные попытки изменять поведение, поскольку они кажутся более вероятными, чем попытки со стороны частных лиц»
[872]. Демократический импульс американского общества, которое отталкивали эксцессы его спецслужб, поддержка ими преступных действий, предпринятых администрацией Никсона, и проникновение поведенческой модификации как средства дисциплинарного контроля в государственные учреждения, привел к отказу от техник изменения поведения как проявления государственной власти.
